После этого вступления я было подумал, что речь пойдет о заупокойных шалостях, ночных кошмарах и прочей киноэкзотике, но ошибся.
Все оказалось куда прозаичней. Этот самый третий партнер никому не сказал, куда спрятал свои бумаги. Точнее – в каком банке он абонировал депозитарный сейф. Что они в железной коробке – это точно, это факт. Но где именно?
А бумаги были не просто нужные. Они были жизненно необходимые. Без них не могла закрыться сделка на какую-то безумную сумму, по этой причине оставшиеся двое компаньонов были готовы на себе волосы рвать. Вот-вот все мыслимые сроки пройдут, после чего на них начнут наматываться штрафные санкции, которые за пару-тройку недель превратят эту парочку из состоятельных людей в соискателей места на паперти храма Христа Спасителя. Или чего похуже случиться может, поскольку в сделке участвовали деньги не только этих трех господ. Неофициально, разумеется.
Квартиру покойного перерыли раз двадцать – и «следаки», в соответствии с должностными обязанностями, и воры, нанятые в качестве экспертов, поскольку они отличаются редкостным умением видеть то, чего остальные не замечают, и даже экстрасенсы, к которым под конец кинулись эти двое. Никто успеха не достиг.
На родню грешить было бессмысленно, ибо у умершего искомой толком не имелось, а единственная дочь уже почти разучилась говорить по-русски, поскольку с шести лет жила в Лондоне с сестрой своей матери. Что до прислуги – ее в доме не было. Не верил ей умерший, да и не того был воспитания человек. Все сам предпочитал делать.
– Что же за бумаги такие? – заинтересовался я. – Если не секрет? Завещание?
– В определенном смысле, – подтвердил Миша. – Разрешение на закрытие сделки. Юристы нашего зарубежного контрагента сочтут условия контракта исполненными только тогда, когда мы все трое зафиксируем это своими подписями в их присутствии. А как теперь Савва это сделает? Да никак. Но мы подобное предусмотрели. Все мы люди взрослые, знаем, что человек смертен, причем, как говорил классик – внезапно смертен, потому и заверили у нотариуса распорядительные документы, в которых подтверждали, что в случае гибели или какой другой неприятности оставшиеся партнеры вправе закрыть сделку самостоятельно, без участия выбывшей стороны. И я такое распоряжение сделал, и Эдик, и, как вы понимаете, Савва.
– Так у нотариуса должен остаться один экземпляр? – удивился я. – Разве нет?
Бизнесмены снисходительно посмеялись, отдавая дань моей наивности.
– Если бы, – печально покачал головой Эдуард. – Это общая практика, кто же знал, что все так выйдет? Нет, Савву мы не виним, он правильно сделал, убрав документ в депозитарную ячейку. Когда речь о больших деньгах, никто никому не верит. Но нам-то теперь что делать? Где этот банк? Их в Москве даже после репрессий Центробанка все равно четыре сотни осталось. Только банков, не считая отделений и дополнительных офисов. Мы, конечно, «зарядили» кое-кого из столичных хакеров на поиск по их базам, но пока результат нулевой. Воспоследовать он, скорее всего, воспоследует, эти парни деньги зря не берут, но когда?
– И вот тут я вспомнил об Олюшке. – Миша снова облобызал ручку Ряжской, причем выглядело это настолько интимно, что у меня появились серьезные сомнения в том, что тут имеет место быть только дружба. Сдается мне, что кое-кто не вовремя сходил на охоту. В смысле – рога трубят, Пал Николаевич Ряжский, рога трубят. – И о том, что есть у нее один кудесник, который много чего может.
– Народная молва, – отвела взгляд Ряжская, ее щеки чуть покраснели. – Сарафанное радио, тут ничего не поделаешь.
– Ну да, ну да, – покивал здоровяк, махнув седыми патлами. – Оно и есть. Я позвонил Оле, рассказал, что к чему, кое-что…
– Это все детали, Миша, – оборвала его женщина. – Говори, что тебе нужно.
«Кое-что». А что именно – «кое-что». Скорее всего следующим словом было бы «предложил». Все-таки это бизнес. А я ее почти пожалел, даже хотел потом поболтать, спросить, не нужна ли помощь.
Нет, ничему меня жизнь не учит, так дураком и помру.
Но зато предельно ясно, что нужно от меня этой парочке.
– Как вашего друга похоронили? – даже не стал слушать Мишу я.
– Торжественно, – опешив, ответил тот. – С оркестром. Все наши пришли, он человек достойный был, бизнес вел честно даже в девяностые. Его уважали.
– Похвально, – одобрил я. – Но речь о другом. Кремация?
– Нет, – замахал руками Миша. – Как можно! Гроб заказали – ого-го! Дубовый, самый дорогой, ручная работа! Я же сам похоронами занимался, Марьяна, дочь его, из Лондона так и не прилетела. То ли не смогла, то ли не захотела. Хотя не могу ее в этом винить, они с момента ее отъезда виделись всего раз десять, не больше. По сути, Савва был для нее чужим человеком.
– Но на оглашение наследства, тем не менее, она примчалась, – немного язвительно заметил Эдуард. – С юристами, как и положено.
– Не суди, да не судим будешь, – забасил Миша, недовольно нахмурившись. – А что ты хотел?
– Документ, в котором вам дано право закрыть сделку, – подсказал я здоровяку главное желание Эдуарда. – Предпоследний вопрос – на каком кладбище ваш друг лежит лежит?
Услышав ответ, я только и смог, что усмехнуться. Да, ребята, вас кто-то проклял, и неслабо. Нет, логика событий вполне понятна – престижное кладбище, отлично подходящее для того, чтобы серьезного коммерсанта определить на последний постой. Ну а куда его еще? Только туда, к артистам, генералам и поэтам. Чтобы не скучно лежалось.
Но при этом из всех московских погостов они похоронили своего приятеля именно на том, куда я ночью не очень стремлюсь попасть. Нет, запрета у меня на это нет, наоборот, право на одно посещение имеется, но стоит ли его тратить на чужие проблемы? Тем более что в это посещение мне надо будет с кое-кем просветить один щекотливый момент, чего очень не хочется делать.
– А последний вопрос какой будет? – поинтересовался Эдуард.
– Никакой, – встал из-за стола я. – Мне очень жаль, господа, но я не смогу вам помочь.
– Здесь пятьдесят тысяч, – Миша положил на стол пухлый конверт, который извлек из кармана пиджака. – И еще столько же после того, как документ окажется у нас в руках. Могу расписку написать. Но вообще за мной «кидков» не значится, Оля может это подтвердить.
Серьезная сумма. Ряжской работа, сто процентов, она знает, на чем меня подловить. Нет, я не жаден, но все равно эта магия имеет пока силу над моей душой. Я слишком долго сидел на чужих деньгах и не имел своих, потому трудно удержаться, услышав такие цифры. Знаю, что скоро данная болезнь пройдет, но вот когда оно наступит, это «скоро»?
А самое забавное в том, что мне деньги даже толком и тратить-то некуда. Дом в Лозовке я отремонтировал, новую квартиру покупать не собираюсь, машину тоже, рацион питания не изменился.
Но все равно кто-то другой, не я, заставил меня сесть обратно за стол и протянуть руку за конвертом.
