Молодой Джон между тем продолжал с той же пылкостью:
– Миледи, можете вполне доверять мне! Я помогу вам, когда вы того захотите, вернуться с вашим сыном в Англию. И не только с сыном. Я расскажу о ваших делах своему брату, и он даст людей и оружие. Уверен, он так поступит. Что касается меня, то, если надо, я положу за вас жизнь и обещаю, что ни один из королей – ни французский, ни английский – не посмеет причинить вам ни малейшего вреда!
Изабеллу так тронули искренность и страстность этого человека, что она поднялась с кресла и, возможно, опустилась бы на колени, чтобы таким образом выразить свою благодарность, если бы он с ужасом во взоре не остановил ее.
– Господь не допустит, чтобы вы сделали такое! – вскричал он. – Это я на коленях перед вами снова и снова клянусь защищать вас от всех напастей! И могу сказать то же самое о своем брате, кто давно восхищается вами. Я приглашаю вас к нему и представлю вам его самого вместе с женою и четырьмя дочерями.
Изабелла отерла слезы и отвечала, чувствуя, что говорит совершенно искренне и что не нужно казаться более растроганной, чем она была на самом деле:
– Вы удивительно добры ко мне. Просто не знаю, чем могла заслужить такое отношение. У вас благородное и доброе сердце, и я никогда не забуду того, что вы сказали и что собираетесь сделать. Мой сын и я остаемся навсегда у вас в долгу, и, если будет на то Божья воля, мы пригласим вас к нам в страну, чтобы вы помогли править ею…
Было ясно видно, молодой Эно так восхищен красотой и речами королевы, что может еще долго клясться ей в верности и преданности и что искренность его восторженных слов не подлежит сомнению.
Но он сам прервал свои излияния, потому что хотел как можно скорее повезти Изабеллу к своему брату, и та, поблагодарив сэра Юстаса за гостеприимство и пригласив его в более благоприятные времена посетить Англию, отбыла ко двору графа Уильяма Голландского и Эно, старшего брата Джона, который весьма тепло принял ее и представил ей свою супругу Жанну из рода Валуа и, значит, родственницу Изабеллы, и своих четырех дочерей – Маргарет, Филиппу, Джоанну и Изабель, старшей из которых едва исполнилось пятнадцать. Все девушки – типичные фламандки: веселые, краснощекие, доброжелательные, умелые хозяйки, трогательно наивные и невинные.
Изабелла познакомила их со своим сыном, и те немедленно, без всяких сложностей и затруднений, налагаемых правилами этикета, пустились с ним в разговоры и быстро сдружились. Им сразу пришелся по душе этот почти уже пятнадцатилетний мальчик, слишком высокий, пожалуй, для своих лет, длинноногий, голубоглазый, светловолосый.
Графиня Жанна, решив не ударить лицом в грязь и показать, что их двор не слишком отличается от французского, развлекала гостей пышными празднествами, гуляньями и всевозможными забавами; ее дочери окружили вниманием самого юного гостя – принца Эдуарда: совершали с ним конные и пешие прогулки, играли в различные игры, знакомили с нравами и обычаями своей страны.
Временами Эдуард почти забывал о беспокойстве и сомнениях, одолевавших его, ведь он понимал уже, что действия матери направлены против его отца, и, хотя любил ее и восхищался ею, на душе у него было неуютно от всего этого – от необходимости сделать для себя выбор, оказаться всецело на чьей-то стороне. Поэтому обстановка при дворе графа и графини Эно, где все было открыто и просто, где супруги преданно любили друг друга и действовали в унисон, а их детям не нужно было ломать голову, к кому из родителей примкнуть, – эта обстановка вызывала у него и восхищение, и зависть, а вместе с тем снимала напряжение и успокаивала.
* * *
Из четырех сестер Эно Эдуарду больше всех понравилась Филиппа, однако он был достаточно учтив, чтобы не показывать своего предпочтения. Впрочем, однажды, когда все они ехали по лесу, не выдержал и сказал Филиппе:
– Давай отстанем от остальных.
Розовые щеки девушки стали совсем пунцовыми.
– Разве так можно? – едва слышно проговорила она.
– Если этого хочется, – ответил Эдуард, – почему нет? Ты хочешь?
– О, конечно! – воскликнула она, слишком простодушная, чтобы скрывать свои чувства или желания.
– Тогда за мной!
Она смущенно хихикнула, а он пришпорил коня и нырнул за деревья. Филиппа последовала за ним. На следующей просеке они остановились и некоторое время молчали, с улыбкой глядя друг на друга.
– Рада, что мы удрали? – спросил он.
– О да! Хоть какое-то развлечение. У нас так скучно вообще-то. Ты не находишь?
– Нет, когда я с тобой.
Она опять залилась краской и смущенно потупилась. Потом сказала:
– Ты это говоришь по правде? И думаешь так, как говоришь?.. Но зачем я спрашиваю – ведь если ты сказал, значит, так оно и есть, верно? Только не понимаю… Маргарет намного умнее, чем я, а Джоанна и Изабель гораздо красивей.
– Это совсем не так, – сказал Эдуард.
На ее лице было написано совершенно искреннее недоумение, и он понял: девушка говорит истинную правду, без тени кокетства или хитрости, и действительно не может понять, почему из всех сестер он предпочел именно ее.
– Что в тебе особенно удивительно, – сказал он немного погодя, – это честность. Ты, наверное, никогда не говоришь того, что не думаешь.
Она с неподдельным удивлением посмотрела на него.
– А для чего так делать? Слова даны нам для того, чтобы выражать свои чувства. Разве не так?
– Ты мне очень нравишься, Филиппа, – сказал он. – Ты не такая, как остальные. Узнав тебя ближе, я понял, что жил и живу в мире обмана и что…
Он замолчал, не по-детски нахмурившись. Он не мог да и не хотел рассказывать этой невинной девушке о том, что именно он понял: что его мать и Мортимер – любовники, а его отец окружил себя фаворитами-мужчинами, которых предпочитает жене, данной ему от Бога…
– Почему ты не договорил, Эдуард? – спросила Филиппа.
Он покачал головой.
– Не нужно. Утро сегодня слишком ясное и красивое для подобных разговоров. Расскажи мне лучше о своем детстве. Оно было счастливым и безоблачным, как это небо, я уверен. Отец и мать любят тебя и друг друга.
– Конечно. Мы ведь одна семья. Как же иначе?
Он почувствовал, что не может не поцеловать это милое доверчивое создание и, наклонившись с седла, сделал это.
Она залилась краской и резко отклонилась.
– Ты мне очень нравишься, – сказал он.
– Ты мне тоже, Эдуард.
– Вскоре тебе придется выйти замуж и покинуть свой дом, – сказал он.
Она сдвинула брови.
– Да, я знаю, родители иногда говорят об этом. Я слышала, отец как-то спросил у матери, не собирается ли она вечно держать своих детей при себе.
