– Понимаю. И на Венере ты думаешь отправиться к самому началу времен?
– Нам придется взять с собой домашних животных. Или даже не домашних. И охотиться на них для пропитания. Бизоны, они живучие, не то что коровы.
Поколебавшись, Дэйв сказал:
– Если честно, Эв кое-что читала на этот счет. Там все не так просто. Я имею в виду – насчет того, что везти туда с первыми кораблями. Это будут насекомые. Почвенная биота. Пчелы, бабочки. Растения, способные цвести. И вообще, все, наверное, зависит от того, с чего именно начнут инопланетяне. Планктон, водоросли, моллюски и беспозвоночные для морей, рек и озер.
– Но если тебя там похоронят, – сказал Юрген, – это все равно, что все твое тело сделается земным семенем.
– Хм. Ну да. Наверное, можно на это посмотреть и с такой стороны.
– Вот именно. Я так и смотрю.
Дэйв развернулся и прищурился, стараясь разглядеть вдалеке свой дом.
– Дети очень рады, – сказал он.
– Вот именно, – повторил Юрген. – И у них теперь есть причина для радости. В конце концов.
В конце концов. Выражение не самое радостное. Только Дэйв вдруг понял, что именно его все это время грызло, что именно сделали инопланетяне с его поколением, с каждым, черт бы их побрал, взрослым на планете. Беда заключалась не в том, что он утратил средства к собственному существованию. Такое происходило с людьми во все времена. Даже не в том, что он не знал, как теперь обеспечить семью. Этим гнетущим вопросом тоже кому только повсеместно не приходилось задаваться. Необходимость пройти по лезвию, удержать равновесие между способностями и потребностями, в то время как окна возможностей закрываются одно за другим? Нет, и не это.
Чувство, что жгло сейчас изнутри Дэйва словно огнем, было чувством вины.
Вот отчего ему так тяжело смотреть детям в глаза. Он знает, что в конце концов потребовалось, чтобы кто-то еще вмешался и начал наводить чистоту и порядок ради того, чтобы у грядущих поколений появилось будущее. Лучше, чем настоящее, лучше, чем прошлое.
– В конце концов, – еле слышно вымолвил он.
Юрген рядом с ним вздохнул:
– Именно. Я себя снова ребенком почувствовал.
Энни забыла, что это такое – быть свободной. Иметь выбор. Забыла, что это такое, когда не о чем беспокоиться. Над ней всегда что-то нависало, таилось среди теней. Предвещая грядущий мрак. У любой радости были острые края – иззубренные, о них можно было порезаться, что чаще всего и происходило.
Даже любовь Джеффа к дочери таила угрозу. Отец злился на мать из-за их собственного ребенка, за ту общность между мамой и дочкой, в которую, как он чувствовал, ему нет допуска – он оставался снаружи, отринутый, отброшенный. Затрещинами и пинками он пытался исправить несправедливость. Но этот способ уже не работал.
В свою очередь, она попыталась исправить несправедливость при помощи полной кипящего жира сковородки. Смыть с костей это лицо, выжечь совершенную некогда ошибку. Злая мысль, злобное желание, но от них никуда теперь не деться. Тот вечер словно бы завис теперь между нею и Джеффом.
Ее муж – подавленный, слабый, хрупкий – стоял сейчас в дверях гостиной и смотрел на выступающую в телевизоре писательницу. Энни сидела на диване, чувствуя легкий запах рвоты, оставшийся от того раза, когда отчаянно рыдавший в подушку Джефф подавился слезами и его стошнило жидкой кашицей.
Салли еще в школе, но скоро Энни нужно будет за ней идти. Ее сегодня пораньше отпустили с работы. Всем, кто мог сегодня взять выходной, позволили так и сделать. А те, кто не мог, на время остановили свои занятия, чтобы посмотреть выступление.
Инопланетяне. Огромные космические корабли. Венера станет новой Землей. Одно другого невероятней. А женщина говорит обо всем так, будто это каждый день случается.
– …уже очевидно, что нам оказали помощь в области здравоохранения. Болезни отступают. Недоеданию настает конец. Даже травмы позвоночника и другие повреждения нервной системы излечиваются, так что люди, полагавшие, что никогда уже не смогут ходить, садиться, заниматься любовью, возвращаются к полноценной жизни.
Алкоголизм отошел в прошлое. Опиатной зависимости больше не существует. Звучит замечательно, однако здесь есть и определенный повод для тревоги. В наших телах поселились чужаки, использующие фазовый сдвиг нанороботы, и они выполняют программу по обслуживанию наших тел, добиваясь от них максимальной эффективности. Дисбаланс химический, дисбаланс гормональный, психологические аномалии – все это выравнивается, выправляется. Шизофрения, депрессия, мании и психозы, включая социопатию, – все ушло. – Она помолчала, потом продолжила: – Вы это видели в отчетах. Быть может, даже испытали на себе, или испытали ваши близкие – сколько стариков, страдавших от различных форм деменции, вдруг вернулись к жизни. Доказав тем самым, что память не привязана к физической структуре мозга, но существует в квантовом состоянии – разве одно это не удивительно?
Она продолжила рассуждать на эту тему, но Энни быстро запуталась в технических терминах. И бросила взгляд на Джеффа.
Ему удалось выдавить слабую улыбку.
– Алкоголизм, – произнес он хрипло. – Нет его больше.
Энни кивнула.
– Но злиться я не перестал.
Еще недавно подобное признание заставило бы ее окаменеть, ощутить выброс адреналина. Сейчас она просто пожала плечами.
– В основном на себя, – добавил он. – За то, что оказался таким бесполезным… что не сумел противостоять папаше. Что все то дерьмо, которое он на меня выплескивал, я сделал своим собственным дерьмом – а потом принялся его выплескивать на тебя, Энни.
Она опять перевела взгляд на экран.
– Все так делают, – сказала она. – Дети, они все равно что губки. Даже если впитывать им приходится мочу и кровь.
– Господи, – прошептал Джефф, потом закашлялся и согнулся, казалось, вот-вот упадет. Но он медленно распрямился. – Что я говорил нашей дочке, во что я заставил ее поверить!
– Да, – сказала Энни. – Постарайся это исправить.
– Между нами все кончено? Между тобой и мной?
Она снова посмотрела на него.
– Я знаю, каким ты был, – сказала она, – но понятия не имею, каким ты стал. Поэтому не могу ответить тебе, Джефф. Но так или иначе у тебя есть дочь, и ей нужна твоя любовь.
– А ты? Тебе нужна моя любовь?
Энни задумалась, потом ответила.
– По-моему, уже нет. Но… это не значит, что я ее не приму.
– Могу я присесть с тобой рядом, Энни?
– От дивана воняет.
– Это из-за меня, – сказал он, все еще ожидая разрешения.
Энни вздохнула.
– Ладно, иди сюда.
– Это из-за меня, – повторил он, с опаской ступая в комнату. – Все из-за меня.
