Однако Каспера это совершенно не волновало. Основная его забота не имела ничего общего ни с деньгами, ни с будущим, в котором все его умения были никому не нужны.
Бесконечные проститутки и продажные красотки ему давно приелись. Как ни прискорбно, он всегда был одинок. Погоня за очередной сделкой поглощала все его силы и отвлекала от тоски, однако на душе от такого остаются шрамы. Бессердечие сделалось необходимостью, о совести пришлось позабыть.
Но сейчас пейзаж у него внутри начал меняться. На душной, бесцветной пустоши закипела жизнь. У горизонта он теперь видел чудовищных размеров горы – и знал, что рано или поздно на них предстоит взобраться. С каждым шагом спотыкаясь о незнакомые чувства. Вину. Стыд.
Раскаяние.
Из этого он заключил, что инопланетяне запустили лапы не только в экологию, борьбу с голодом и болезнями. Они также сумели забраться к нему в голову и принялись ковыряться в шестеренках его эгоизма.
Или у этого есть философские причины? Внезапный шок от осознания того, что ты уже не центр Вселенной, даже своей собственной вселенной – крошечной сферы, в которой заключено его «я», состоящее большей частью из долбаного голоска, день и ночь разговаривающего сам с собою. Целая жизнь бессмысленного внутреннего трепа, на который, наверное, ушло больше сил, чем на все остальное, вместе взятое.
У него была полная кладовая великолепных оправданий и рационализаций для всего, что он сделал и что еще сделает. Персональные запасы непоколебимой правоты. И все оказались бесполезными. Охренительно бесполезными.
Пиво в руке успело согреться. Бабочки все гонялись друг за дружкой, как гонялись вчера, как будут завтра. Пока не отложат яйца, или не совокупятся, или что они там делают, – а потом умрут. Если бы под кондиционером еще оставалась лужа, он бы их там одним прекрасным утром и нашел – плавающими на поверхности, словно увядшие лепестки.
Танкер в проливе свернул и скрылся из виду, затерялся в дымке испарений от наступившей дневной жары. Дау наткнулись на крупный косяк рыбы и следовали сейчас за ним, забросив все удочки. Большие португальские траулеры, вычесывавшие здешние воды частым гребнем и поставлявшие добычу на европейский рынок, давно ушли, побросав сети и прочее ненужное снаряжение.
Местная рыба стала постепенно появляться в дорогих ресторанах, следом за этим – в забегаловках попроще и на рынке. По мере роста улова падали цены на все. Люди стали лучше питаться. Прямо-таки раем завоняло.
Поставки определялись рынком, а рынок в наши дни был глобальным. В основном он отнимал что-то у неимущих, потом возвращал обратно по многократно завышенной цене, а разница шла на создание пузыря жизненных стандартов, в котором богачи чувствовали себя богами. Нужда, как это неоднократно подтверждалось, была плодородной средой для подобного грабежа. Сам Каспер в этой схеме жил на богатой стороне – вернее, планировал жить, до этого всякий раз оставалась какая-то одна сделка, которой следовало обернуться золотым дождем.
У него была цель. И он почти достиг ее.
Однако инопланетяне прошли прямо сквозь рынок, игнорируя освященные веками устои узаконенного грабежа (в которых не то чтобы и вправду заключалась какая-то святость). Оружие и угрозы, державшие людей в подчинении, тоже перестали работать. Семь миллиардов несчастных душ просыпались на глазах.
Он не был уверен, что это благо. Большинство было необразованно, невежественно, да и интеллект примерно у половины был ниже среднего – многим это совершенно очевидное наблюдение почему-то казалось обидным.
Каспера вполне устраивало извлекать доход из дураков, используя их в качестве кормовой базы. Он продавал оружие идиотам, не имевшим ни малейшего шанса победить. За что бы они там ни сражались, основная часть понятия не имела, что это, собственно, за хрень. В конечном итоге большинству полевых командиров, состоявшихся или же претендующих на роль, попросту нравились собственные арсеналы. Даже если они воевали из религиозных побуждений, кайф от запугивания других интересовал их значительно больше, чем улучшение чьей-то жизни – не считая своей собственной, разумеется.
В самом сердце всего этого находилась, видимо, потребность в контроле за другими людьми, в свою очередь, проистекавшая из страха за себя. Мир был полон перепуганных людей, впавших в убежденность, что если все будут думать так же, как и они, бояться станет нечего. Что, само собой, не было правдой. И быть не могло. Дерьмо у тебя внутри никуда не денется.
Их-то он и выдаивал досуха. Построив на этом всю свою карьеру.
Каспер отставил пиво в сторону. Все равно выдохлось. Вечером он соберет барахло. Завтра утром купит билет на самолет до Лилонгве. Там возьмет напрокат машину и двинется к Зомбе. Чтобы самому взглянуть на инопланетную стройку.
Смеющийся Имам объявил туда паломничество. Каспер хотел опередить толпу и убраться восвояси задолго до ее прибытия.
Завтра танкер вернется обратно. Под завязку набитый пилигримами.
Бабочки тем временем могут порхать и дальше. Рыбаки могут удить свою рыбу. Болваны в «Светлячке» – жаловаться друг другу на жизнь. Конец света наступил, но что-то идет ему на смену.
Лаванда, впрочем, все так же приятно пахнет. И вплести одну веточку в длинные волосы красивой улыбающейся женщины было бы столь же приятно.
Ему следовало бы чувствовать себя хреново, но он просто не мог, да и все. Просто не мог, и это, черт возьми, уже кое-что.
«Серебряная ферма», штат Юта.
14 июня, 8.35
Звучало просто и даже логично. Планетой следует делиться с другими. Не пытаться ухватить кто сколько сможет, не распределять участки – кто первый успел, тому и самое лучшее, не рваться к далекому горизонту, за которым – обетованная земля. Обетованная? С этого-то, быть может, все беды и пошли.
Кухня выглядела как обычно. Столы, разнообразная утварь. Дэйв сидел на кухне точно так же, как сидел бы на ней год назад, или два. Или десять, если на то пошло. Норман Рокуэлл вполне мог написать подобный интерьер, доживи он до золотых двухтысячных, и Дэйв был бы в нем совершенно на своем месте.
Ностальгия – замечательное чувство, когда в голове у тебя дом пылает, повсюду разбросаны тела, а небо черно от дыма. Но ни один из этих ужасов не проникает в комнату, где капает кран, тикают часы, а сквозь окно над кухонной раковиной бьют ослепительные лучи солнца.
С другой стороны, подумал Дэйв, откуда нам знать, что скрывается за аккуратными мазками на полотне. Целый мир сожалений, полученных в юности ран, невинность и жизнерадостность, растоптанные неумолимой поступью времени. Так что даже ностальгия – не более чем красивая маска, скрывающая отвратительную физиономию прошлого.
Надо бы выбросить все это из головы, только прежние способы больше не работают. Хотя, может, это и не совсем так. Эвелин сейчас в «белом зале», занимающем половину верхнего этажа, сквозь застекленную стену открывается живописный вид на двор, долину и окружающие ее склоны, но она ничего этого не видит. Взгляд ее прикован к экрану ноутбука, а в голове – целый мир паники, бессмысленных рассуждений, слухов и предвкушение конца.
