Армия анонимных авторов редакционных колонок в отцовской империи также предпочитала играть на эмоциях, педалируя тему отмщения, однако под их пером все превращалось в фарс (чего большинство читателей и зрителей даже не осознавало). По существу, папочкины СМИ обыгрывали тему с жестокостью истинных лицемеров и с цинизмом неприкасаемых. Ханжи могли сколько угодно яриться и брызгать слюной, на деле же им все было как с гуся вода.
А читатели и зрители принимали это за чистую монету.
Но как теперь обстояли дела с отмщением? Похоже было, что возможность заключения никто не отменял, иными словами, инопланетяне признавали необходимость наказания за преступные деяния. Само собой, о смертной казни пришлось забыть. Исполнить такой приговор было невозможно, а совершать самоубийство ради общественного блага никто из приговоренных что-то не торопился. В результате множество худших представителей рода человеческого как бы застряли в чистилище, хотя само избавление от маячащего за спиной палача можно было рассматривать как своего рода спасение.
И тем не менее человечеству требовалась уверенность, что людям воздается по их поступкам. Во всяком случае, некоторым людям и по некоторым поступкам. Ведь генералов в камерах смертников что-то не наблюдалось. Как и президентов, шпионов или операторов дронов. Однако все прочие убийцы в камерах усиленного режима в каждом штате, в каждой стране, все до единого ускользнули из объятий смерти.
И что теперь?
Бедолага Маршалл Хименес, проживающий по адресу Форт-Лодердейл, Липтон-вей, дом 1842, который вместе со своим единственным бесплатным адвокатом запросил пересмотра пожизненного приговора на тех основаниях, что преступлений он (как и любой другой!) совершать уже не сможет и что уже провел за решеткой на восемь месяцев больше, чем предусмотрено максимальным сроком за управление автомобилем без прав и под воздействием алкоголя, сам того не желая, разворошил осиное гнездо такого размера, что вся система правосудия оказалась на грани распада.
Верховный суд штата только что перепасовал дело федеральному Верховному суду. Юристы – которые поняли, что от знания Уголовного кодекса особого толка больше не будет – уже кружили над всем этим, подобно стервятникам, повытаскивав из своих шкафов пыльные папки с давно проигранными апелляциями и прошениями о помиловании, или даже просто требуя выпустить уже осужденных преступников. Пенитенциарные учреждения в один миг превратились в динозавров, над которыми в ночном небе ярко сверкает приближающаяся комета.
Самоубийство полностью утратило прежнее моральное значение, будь оно правым или неправым. Теперь оно представляло собой единственный доступный человеку насильственный акт – одноразовый и бесповоротный жест саморазрушения. Какое влияние это оказало на законы? Как заметил по этому поводу некий поэтично настроенный юрист-аналитик, звезда после коллапса может оставить черную дыру, а может вспыхнуть сверхновой. В обоих случаях о том, что последует за этим, можно лишь гадать.
Так что Максвелл сидел сейчас, овеваемый прохладным карибским бризом, на острове, совсем рядом с которым протянулось несколько запретных зон, и размышлял о пенитенциарной системе, охватившей весь мир своей антигуманной сетью. В самом ее основании всегда находился страх. Преступников отправляли за решетку, поскольку их боялись – вернее, оттого, что общество опасалось предоставить им свободу. Этого страха больше не существовало.
Папочка хотел бы, чтобы люди боялись инопланетян, и, если честно, для страха перед чем-то, способным ограничить любую возможность насилия, в том числе и требуемого для самообороны, имелись все основания. Человечество валялось сейчас на спине побитым щенком, задрав лапы и подставив горло победившему альфа-самцу, которому еще неизвестно что может взбрести в голову. Пока впечатление было такое, что эта поза инопланетян устраивает, однако одно неверное движение – и ты рискуешь оказаться с разорванной глоткой. И вообще, орали папочкины каналы, кто знает, что у этих инопланетян на уме?
Только страх этот оставался таким же далеким, как и сами инопланетяне, невидимые во мраке космоса. Максвелл не думал, что самоубийства были вызваны страхом – разве что если иметь в виду инстинктивный ужас перед тем, что традиционные способы выпустить пар более недоступны. Когда за душой у тебя нет ничего, кроме потребности доминировать, подчинять, выпендриваться в Интернете или же выплескивать туда тонны ненависти, а потом – бац! – доминированию и издевательствам конец, на сетевых троллей все смотрят с презрением, для твоей ненависти больше нет выхода, и она никому не угрожает – и что тогда?
Что тогда? Что же мне теперь делать?
Вопросы убийственные, и если ответа на них не обнаруживается, душа может поддаться отчаянию, которое раздавит ее своей тяжестью.
Люди кончали с собой, потому что не видели для себя места в новом мире, не видели в будущем ничего похожего на прошлое. Утрату прежнего комфорта ничем кроме самоубийства было не заменить.
Самым любопытным было то, что в основном на смерть шли группами – в составе разнообразных сект отрицания, неподчинения, сопротивления. Навязчивая проповедь папочкиных каналов пожирала сейчас самое себя, сделалась мантрой готовых отказаться вообще от всего. Похоже, для решающего поступка этим людям требовалась компания.
Максвелла больше беспокоили самоубийцы-одиночки. Их было не так много, да и умирали они тихо, без лишнего шума. В прошлой жизни они не были насильниками или мерзавцами. Их не переполняла ненависть, происходящая из скрытого чувства собственной неполноценности. Так что же заставляло их взять лезвие, или таблетки, или завести мотор в закрытом гараже?
Агрессия свойственна человеку как виду, он генетически запрограммирован бороться за выживание и успех. Так утверждают социобиологи. Какие бы формы ни принимало человеческое общество – в известной нам истории или в доисторические времена, – все в нем сводилось к соревнованию, к тому, чтобы опередить других, зачастую чего-то их лишив. Люди боролись за место под солнцем – с самого начала и безостановочно.
Как и животные. Как и насекомые.
Полагать, что мы в этом чем-то от них отличаемся, – не типичная ли человеческая гордыня?
Проблема (согласно философским дискуссиям в Сети, в чтение которых он погружался все глубже и глубже) заключалась в том, что этот вывод социобиологов использовался в качестве оправдания практически для любых неблаговидных поступков, которые люди совершали по отношению к своему ближнему, не говоря уже об окружающей среде. Дескать, все это – врожденный, биологически запрограммированный абсолют. Иными словами, хваленый человеческий разум оказывался лишь рабом инстинктов, прописанных в ДНК еще со времен ящеров.
Если предположить, что инопланетяне с этой точкой зрения согласны, то все их действия следовало рассматривать как неторопливое приглашение к всеобщему самоубийству, которое положило бы конец человечеству как виду. Инопланетянам же не потребовалось бы даже конечностью шевельнуть. Остроумное, даже в некотором роде поэтичное доказательство того, что человечество в любом случае двигалось преопределенным путем саморазрушения.
