Кеннет вздохнул, пригубил свой четвертый бурбон, потом кивнул.
– Да, звучит разумно. Но я не думаю, что это как-то влияет на основную мысль. Они в некотором роде уравнивают условия. Или просто открывают двери в космос для всех на планете, а не только для богатейших и наиболее высокоразвитых наций.
Бен убрал очки в карман.
– Возможно, Кеннет, вы и правы. Это соответствует этике инопланетян, известной нам из уже случившегося. У них нет фаворитов. Они не стали устанавливать контакт с самыми могущественными нациями. Вместо этого контакт идет со всеми… и ни с кем конкретно.
– Да. Чертовски странный первый контакт, не находите? Я это в том смысле, что где они, черт их возьми, вообще?
– На их месте, – откликнулся Бен, – я бы даже и не помышлял о том, чтобы высадиться на поверхность планеты в физическом смысле.
– Вот это любопытно. И почему же?
– Очень трудно сконцентрировать ненависть на враге, который неизвестен и, может статься, даже непознаваем. В настоящий момент движение сопротивления уже зашаталось. Однако по своей природе мы реакционны. Будь у нас мишень, был бы и соблазн проявить инициативу. Сейчас об этом никто и не заикается. Нет, по-моему, все разумно. Будь я инопланетянином, я не спешил бы предлагать себя в качестве объекта для ярости целого мира. А скромно стоял бы в сторонке.
В это время появилась последняя из участников встречи и со вздохом присела рядом. Еще недавно вместе с вице-президентом появились бы телохранители из секретной службы, да и бар бы тщательно проверили еще до ее прихода. Сейчас она пришла одна, без эскорта, и почти не привлекла внимания соседних столиков.
– Джентльмены, я вижу, вы начали без меня. И правильно сделали. Меня задержали – обсуждалось вторжение в Канаду.
– Можно подумать, из этого что-то выйдет, – откликнулся Эстерхольм с ноткой развязности в голосе – эффект бурбона, хотя и не столь заметный, как можно было ожидать.
– На то, чтобы прийти к этому выводу, ушло определенное время. К тому же под конец поступили новости, согласно которым купить землю тоже не получится – Канада уже приобрела ее у собственника.
– Довольно смело с их стороны, – заметил Эстерхольм.
– По сути, это скорее юридическая формальность – премьер уже объявила, что они не собираются выселять Боуэнов или даже препятствовать деятельности их ранчо. Но, очевидно, у Карбоно неплохие советники – понимая, как мы хотим заполучить комплекс, они приняли меры, чтобы нас остановить.
Появился официант, Ди-Кей Прентис заказала бокал риохи. Когда официант удалился, Эстерхольм повернулся к ней.
– Диана, что там такое творится в ООН на самом деле?
– Нанимают все больше сотрудников.
– Можно подумать, у них бюджет резиновый – мы, случайно, свой долг перед ними не погасили?
– Само собой, нет, – ответила она. – Они просто готовятся к более серьезной задаче.
– Это какой же?
Появилась испанская риоха.
– Скажем, – ответила Диана мгновение спустя, – к роли официального правительства планеты Земля.
Директор ЦРУ подавился бурбоном. Не насмерть.
– Никогда не считал себя демагогом. – Константин Мельников глядел сквозь тонированное окно президентского поезда, прослеживая взглядом обшарпанные домики и извилистую полоску небольшой лиственной рощицы, обозначавшую, что здесь по равнине протекает речушка. – Но в самой сущности власти таится соблазн.
Они сидели за обеденным столиком, тарелки и остатки закусок уже убрали, между ними оставалась лишь бутылка водки. Анатолий Петров молча сидел с недопитой первой рюмкой в руке, а президент пытался напиться.
Учитывая ситуацию, в этом не было ничего удивительного. У харизмы сильной личности имелись свои пределы, и хотя ум в этой стране (в отличие от Америки) уважали, лишившись всего остального – служб безопасности, невысказанных угроз, жестокого обещания страшной смерти от радиоактивного яда в жилах, – самоуверенный лидер миллионов вдруг почувствовал под ногами довольно тонкий лед.
Анатолий никогда особо не интересовался экономикой. На жизнь он не жаловался, так что бессмысленные дискуссии и споры о сравнительных недостатках капитализма, социализма и всего прочего неизменно вгоняли его в скуку. Бедные будут всегда. И будут трудиться в поте лица независимо от взявшего власть режима, так что даже их жизнь не очень изменится, да и изменяться ей некуда.
В книгах по истории он видел старые фотографии. Лохмотья и сгорбленные спины крестьян, могучих женщин и тощих мужчин, что глядели в бессмертие фотоаппарата с ничего не выражающими лицами и глубоко запавшими глазами, словно говоря будущему: мы ничего от тебя не ждем, поскольку уже все потеряли.
С тех давних времен мало что изменилось. Люди ступили на Луну и обрели возможность говорить практически с любым из обитателей Земли, однако крестьянский удел в любой стране не сделался менее тяжким. На земле, на заводах, у мусорных куч и гор старых компьютерных мониторов. Уклад их жизни оставался племенным, поскольку к этому людей привела эволюция. Все остальное – лишь ложные претензии.
И величайшая из претензий принадлежала человеку напротив космонавта, разъезжавшему по небу в колеснице подобно космическому архангелу. Изливая на подданных свое благословение, одаривая быстролетным вниманием, раз за разом обещая лучшее будущее.
Что из этого крестьянам не доводилось слышать раньше?
Попытка аннексии Латвии и Эстонии провалилась. С российской стороны границы шоссе были забиты армейской техникой, а по ту сторону появляющихся в городах и на хуторах десантников встречали лишь издевательским хохотом. Следствием попытки оказалось то, что обнажился приведший ее в действие механизм, истинные мотивы, двигавшие бесконечным расширением горизонтов.
Все оказалось прогнившим до основания. Еще до появления инопланетян в российской экономике зияли многочисленные дыры, она была источена, выпачкана и отравлена цинизмом и воровством. Единственной целью ее существования было обогащение заправляющих всем преступников. Величественный замок оказался выстроен на фундаменте из дерьма и палок. Каждый территориальный захват был лишь безнадежной попыткой перевести пыхтящую из последних сил машину на другие рельсы, позволить ей продержаться хоть немногим дольше.
Многие попытались бы объявить это российской спецификой, результатом невыводимого темного пятна на славянской душе. Быть может, думалось иногда Анатолию, у русских действительно имелись аспекты и свойства, которыми они ни с кем не делились. Но это было не принципиально. С похожими бедами столкнулась и Америка: богатейшая страна мира с подтопленными приморскими городами и голодающими бездомными, с ее хладнокровным презрением к тем, кому не удавалось двигаться в ногу с бесконечным маршем под названием «прогресс» или, для не склонных рассуждать столь философски, «приличная жизнь». Они не обеспечивали собственных граждан жильем, пищей, здравоохранением, и однако посреди всей этой бесчеловечности полагали себя вершиной человеческой цивилизации.
