Надо было видеть лицо Юрганова, когда он понял, какую шутку с ним сыграли. Но это продолжалось всего несколько секунд.
– Мне стоило догадаться, что вы не станете убивать собаку, – протянул он, криво ухмыльнувшись.
– Конечно, не станем. – Патрика, кажется, мутило, но держался он стоически. – Мы просто тянули время.
Юрганов вытянул вперед подбородок и подвигал им влево-вправо, словно разминаясь перед тем, как снова крутануть головой. Тут-то и обнаружилось, что шея у него все-таки имеется. Я почему-то страшно обрадовался этому открытию и заулыбался как дурак.
Иван Семеныч покосился на меня, дрогнул бровью и снова обернулся к Урусову.
– Зачем? Из любви к животным?
Патрик пожал плечами.
– Не смешите! – фыркнул Юрганов.
До остальных, судя по вытянувшимся физиономиям, только теперь начало доходить. Если бы после исчезновения Патрика они сообразили проверить чердак, правда выяснилась бы незамедлительно. Все семь дней Урусов провел, вися вниз головой, а вовсе не выкусывая блох из-под хвоста. Ставка была на то, что никто не усомнится в нашей готовности отправить его в собачью свору. Витка блестяще сыграла свою роль, заверив Юрганова, что мы избавились от одной собаки, чтобы вместе с Патриком их оставалось одиннадцать. Вот как много значит репутация яростной тихони!
– Ах вы сукины дети! – тихо сказал кто-то из свиты Ивана Семеныча.
Я приосанился. Кажется, впервые в жизни мне удалось поучаствовать в блефе таких масштабов.
– Зачем? – снова недоуменно спросил Юрганов. – Ведь не потому, что ты любишь этих проклятых собак!
И тут я осознал, что он действительно не понимает.
Патрик, собравшись с силами, хотел ответить, но ему не дали. Из-за спин обступивших его людей, растолкав всех, вылетела маленькая бледная Витка, обняла его – и прижалась губами к его губам с такой силой, что Патрик пошатнулся.
Юрганов посмотрел на них пару секунд, поморщился и пошел прочь.
– Может, потому, что он людей любит? – предположил я ему вслед.
Иван Семеныч даже не обернулся.
Две белые собаки с палевыми пятнами на боках хором гавкнули и насмешливо оскалились.
Силки на крупную птицу
Мне давно хотелось написать рассказ-оммаж Артуру Конан Дойлу. Воспользоваться уже созданными кем-то героями – все равно что играть чужими игрушками: они всегда лучше, чем свои собственные, и их всегда отбирают. Случай неожиданно представился, когда создавались «Шпаги и шестеренки». Это сборник фантастических рассказов в жанре стимпанк. Когда еще выпала бы мне возможность населить викторианскую Англию пришельцами?
– Боюсь, у меня плохие новости, сэр!
Лестрейд поднял взгляд на румяного юношу, застывшего навытяжку перед его столом. Молодой констебль Атчесон сильно волновался, это бросалось в глаза. Лестрейд усилием воли подавил в себе острое желание отправить молокососа прочь вместе с его дурными вестями и забаррикадироваться от них в собственном промозглом кабинете.
Если бы это помогло!
– Выкладывайте, – мрачно потребовал он.
– В окрестностях Чепстоу обнаружен корабль. На него наткнулись по чистой случайности. Он глубоко ушел в болото.
– Чей? – Лестрейд, одолеваемый самыми недобрыми чувствами, наклонился вперед.
– Дор-орсейский.
Инспектор втянул воздух сквозь сжатые зубы.
– Сколько членов экипажа? – быстро спросил он.
– Один.
– Найден?
– Никак нет, сэр.
Лестрейд откинулся в кресле. Один член экипажа… Что ж, не так плохо, как могло бы быть, хотя и не так хорошо, как хотелось бы. Разумеется, не найден! Покойный дор-орсеец – слишком роскошный подарок.
– Боюсь, сэр, это не все плохие новости. – Голос у Атчесона был удрученный, и к Лестрейду вмиг вернулись дурные предчувствия.
– Что еще?
– Следы, сэр. Как вам известно, дор-орсейцы до первой трансформации обладают необычайно пахучими…
– Ближе к делу, констебль!
– Его выследили, – заторопился Атчесон. – Он, очевидно, был ранен, и след могли бы взять даже наши собаки, но прошло не меньше двух лет. Однако в Эдинбурге случился представитель миссии Тенри, он любезно разрешил использовать его секретарей.
Лестрейд начал медленно подниматься.
– Не беспокойтесь, сэр, они перемещались ночью, чтобы не пугать население, – еще быстрее затараторил Атчесон. – А слизь потом была уничтоже…
– Куда они привели? – рявкнул инспектор.
– Точной уверенности нет, но…
– Куда?!
– Видимо, там трансформация завершилась, и дальше он пошел как человек…
– КУДА?!
– След обрывается на Бейкер-стрит, двести двадцать один-бэ, – упавшим голосом признал Атчесон.
Лестрейд несколько секунд не сводил с него дикого взгляда, а затем рухнул в кресло.
В гробовом молчании часы на башне в соседнем квартале отбили десять. При каждом ударе молодой констебль съеживался все сильнее, словно это ему наносили удары.
– Я знал, – хриплым шепотом проговорил Лестрейд.
– Простите, сэр?
– Я всегда знал! Знал, что он из этих.
– Сэр, но пока ничего не доказано…
– И какие же доказательства вам требуются? – сарказма в голосе старшего инспектора хватило бы на весь отдел. – Полтора года назад его имя уже гремело на весь Лондон. Он появился буквально из ниоткуда! И почти сразу – такая известность!
– Но разве это может служить…
– Констебль! – окрик прозвучал как лязганье челюстей капкана. – Напомните, что вам известно о дор-орсейцах!
Атчесон обреченно вздохнул.
– Третья запрещенная раса, контакты возможны только за пределами первой системы, – заученно оттарабанил он. – Интеллект – девяносто восемь по шкале Эйда, что превышает средне-высокие человеческие показатели на двадцать баллов. Уникальные способности к мимикрии. Могут воспроизводить облик десяти рас из известных пятнадцати. Распознание затруднено в связи с невероятной точностью перестройки и адаптации всех органов… Тем не менее известны случаи, когда рудиментарные стрелы в малом количестве сохранялись у особи с уже законченным перерождением. После трансформации нуждаются в длительном восстановлении сил и в это время крайне уязвимы. Замечено, что во всех известных трансформациях сохраняются высокие звукоподражательные способности и феноменальное обоняние, практически не уступающее чутью секретарей с Тенри.
– Почему запрещены контакты? – с угрожающей вкрадчивостью осведомился Лестрейд.
