– Как наши чертежники работают? Накатят – и куда до них эльфам! Как костоправы режут? Глотнут слюдянки – и давай кромсать больных, как трезвым и не снилось! Как рудокопы лезут в шахты? Примут по маленькой – и храбрости в них хоть отбавляй!
– Но все могло бы быть иначе! – жалобно пискнул Хольми.
– Выпьешь – и рука твердеет! – возвысил голос Грум. – В голове проясняется! Бабы вокруг ходят красивые!
– Красивые! – подтвердили бабы.
– Дети умные!
– Ы-ы-ы! – проорали дети.
– И жизнь наша становится прекрасна и удивительна!
– Хоп-хей! – проревела толпа. – Лала-лей! Что ни говори!
«Говори! говори! говори!» – отозвалось громовое эхо.
И осознал Хольми, что все напрасно.
Медленно брел он полузаброшенным тоннелем. Где-то там в конце пути дряхлый архивариус наполнял бочки дождевой водой. Зачем? Пускай горит весь архив – кому до этого дело! Гномы порвали со своим прошлым. Они больше не желают быть такими, какими создала их природа.
«У меня не вышло изменить себя, – думал Хольми, сжимая свиток. – Я не смог переделать свой мир. Что же остается? Уйти? Но гному в одиночестве не выжить. Остаться? И быть посмешищем для чужих, болью для близких?»
Он вошел под своды архива и поежился от ледяных капель, упавших ему за воротник. Как серо вокруг, мрачно и бесприютно! Прав старый Грум, прав. Не они вырожденцы, а он. Лишь ему недоступно счастье опьянения, объединяющее всех гномов, порождающее дивный призрачный мир вокруг них. И кто сказал, что он иллюзорен, если видят его все, кроме Хольми!
– Я принес свиток, – голосом, лишенным всякого выражения, сообщил он архивариусу. – Я его украл. А теперь хочу вернуть.
Старичок подслеповато глянул на него с тем же бесстрастным выражением лица, с которым встретил гнома в первый раз. Не возмутился, не обрадовался возвращению утраченной реликвии.
– Третий шкаф, сектор Гры, – проскрипел архивариус.
«Не третий, а пятый, – поправил про себя Хольми. – И не Гры, а Зюм». Прежде он рассердился бы на старика, путающего место, где хранилось бесценное сокровище. Но теперь у него не осталось сил на чувства. Хольми ощущал себя безжизненным, как обломок скалы.
Пытаясь уложить свиток на полку, гном неловко повернулся и уронил несколько соседних пергаментов. Они были до того древними, что два из них рассыпались в прах, едва коснулись каменных плит пола. Ахнув, гном присел на корточки и горестно застонал.
Пыль тотчас исчезла, ее разнес сквозняк. А вот с третьей рукописью дело было не совсем пропащее. С величайшей осторожностью, стараясь даже не дышать, Хольми поднял затвердевшие и хрупкие, как слюда, обрывки пергамента и положил на нижнюю полку.
Неожиданно его внимание привлек рисунок на уцелевшем пергаменте: хижина, напоминающая потрепанную шляпу великана. Хольми придвинул фонарь, растерянно приложил к хижине недостающий фрагмент, затем третий… Прочел, с трудом разбирая каждую букву, подпись к рисунку, и позеленел как сталактит.
* * *
– Выходи, скотина!
Тишина в ответ. Только дубы шелестят на краю поляны.
– Выходи, подлец! – проорал гном. – Посмотри мне в глаза!
Некоторое время из хижины волшебника никто не показывался. Но внезапно дверь распахнулась, и Радуцеус, щурясь от лучей заходящего солнца, выбрался наружу, подметая дырявой мантией доски крыльца.
– Ты кто таков? – устало осведомился он.
– Хольми! Хольми Бракс! На которого ты по пьяни наслал заклятие переносимости!
Волшебник склонил голову на один бок, потом на другой, озадаченно потер переносицу и наконец щелкнул пальцами:
– Бракс! Он самый!
Лицо Радуцеуса, и без того мрачное, теперь приобрело самое неприязненное выражение.
Но Хольми разбирала такая ярость, что даже плюнь Радуцеус в него огнем, он бы не отступил.
– Припомнил, значит… – процедил он. – А пра-пра-пра-прадеда моего тоже припомнил? Потсли Бракса?
Услышав имя Потсли, волшебник попытался отступить, но самым нечародейским образом запнулся о ступеньку и сел с размаху на крыльцо. Хольми двинулся к нему, обуянный гневом.
– Потсли Бракс! – чеканил он звенящим от бешенства голосом. – Который чем-то тебе сильно насолил! Потсли Бракс, на которого ты наложил редчайшее, небывалое проклятие! Что он совершил? Помял твой укроп? Продырявил твою мантию?
– Пристрелил мою кошку, – бесцветным голосом произнес маг.
Хольми на миг остановился. Кошка волшебника – существо неприкосновенное, это каждый знает.
– Твой пра-пра был дурак и поганец. – Радуцеус устало потер лоб. – Стрелял из своего лука по всему, что движется. И однажды попал в Марту.
– И за это ты проклял его род, – свистящим шепотом проговорил Хольми.
– Не весь! Только придурка Потсли. Кто же знал…
Волшебник закрыл лицо руками.
– Кто же знал, что ты все перепутаешь! – безжалостно закончил гном.
В кустах за его спиной ахнула пичужка и тут же смолкла. Радуцеус нашел в себе силы криво усмехнуться:
– Почему же все? Не все. Заклятие алкоголизма мне вполне удалось.
– О, да! – Гнома переполнял сарказм. – Восемьсот лет работает как часы!
– Восемьсот тридцать пять, – поправил волшебник.
– А Потсли?!
– До конца жизни даже стоять рядом со спиртным не мог! – Радуцеус истерически рассмеялся. – И потомки его время от времени… тоже… вот как ты…
Он вытер выступившие от смеха слезы.
– Так это ты проклял весь наш гномий род! – ледяным голосом сказал Хольми, глядя на ссутулившегося мага сверху вниз. – Из-за тебя наши дети рождаются кривобокими и усатыми! Из-за тебя мужья беспробудно пьют, а жены варят мховку! По твоей милости мы обрели славу бешеных идиотов, чуть что хватающихся за меч!
– Думаешь, я не казнил себя за эту дикую ошибку? – вскинулся волшебник. – Я пытался изменить… когда-то… Вышло еще ужасней! Я обрек себя на недеяние, я каждый день расплачиваюсь муками совести за тот давний грех!
– Что мне твои муки! – вскричал выведенный из себя Хольми. – Сделай что-нибудь со мной!
– Не могу!
– Попытайся!
– А вдруг будет хуже!
От издевательского хохота гнома пташка в ужасе свалилась с куста.
– Куда уж хуже! Мой народ спивается! Я – изгой! И дети мои, если они родятся, примут на себя твое вывернутое наизнанку проклятие!
– Я не смею… – бормотал Радуцеус. – Я боюсь…
– Возьми себя в руки, ты, магический импотент! – рявкнул на него Хольми. – Ты восемь сотен лет сидишь тут, упиваясь жалостью к себе! Пожалей хотя бы меня!
