– В гробовщики… – эхом отозвался Хольми. – А Радуцеус?
– Ушел. Я, говорит, теперь могу с чистой совестью оставить вас, дети мои. Благодарите, говорит, не меня, а Хольми Бракса, который пробудил во мне дремлющую силу. Вот он, ваш герой! То есть наш. Нашего непьющего племени!
Грум похлопал гнома по плечу.
– А я? – икнул бедняга. – Как же я?
Старик окинул его взглядом, смысла которого юный Бракс не смог истолковать.
– А тебе волшебник решил возместить годы вынужденной трезвости. Так что ты у нас теперь единственный на весь народ пьяница и выпивоха! Поздравляю!
– Ура! – глухо поддержали гномы. Кто-то утер слезу.
– Налить герою! – крикнул кто-то.
– Н-нет!
Хольми попятился, но одни крепкие руки подхватили его, другие уже передавали бутыль слюдянки, и вскоре перед ним оказалась полная кружка.
– Я не хочу! – жалобно пискнул юный гном.
– Пей! – рявкнул Грум. – Пей за всех гномов! От нашего имени! Пей, как выпил бы каждый из нас! Пей, твою гномью мать, Хольми Бракс, да войдет твое имя навеки в историю и будет высечено на каждом монументе!
– Пей! – простонали гномы.
Хольми приложился к ледяной кружке, лишь бы не видеть их взглядов, и осушил ее в несколько глотков. Слюдянка яростно заискрилась в горле, ударила в голову непривычного к хмелю гнома, как кузнечный молот по наковальне. Он вытер губы рукавом, рыгнул, обвел сородичей помутневшим взглядом и внезапно широко ухмыльнулся.
Кто-то из гномов, не выдержав, скрипнул зубами. «Смеется над нами наш герой», – пробормотал кто-то. «Может себе позволить!» – отозвались тихонько.
– Весело тебе, Хольми? – горько вопросил Грум.
Хольми икнул, и улыбка его стала еще шире.
– И чему же ты радуешься? – выкрикнул кто-то.
– Представил… – хихикнул Бракс, – …представил, сколько мне теперь достанется слюдянки! – Он поднялся на ноги и широко развел руки. – Мховки!
Гномы не смогли сдержать дружного стона. Запасы выпивки в их пещерах были неисчислимы. И кому же отныне пригодятся они? Самому негодному из их рода!
– Гранегона! – Хольми пошел прочь, приплясывая. – Корнедури! Грога! Эля! Слюдянки!
– А, будь ты проклят! – выразил общее мнение старый Грум и облизнул пересохшие губы.
Но Хольми удалялся прочь, хохоча и подпрыгивая, и коллективное гномье проклятие не могло испортить ему настроения.
– Козьеножки! Базальтника! – выкрикивал он.
– Чтоб тебя разорвало! – рыдали гномы, не в силах больше сдерживаться. Мир, навсегда утерянный ими, целиком и полностью достался бывшему трезвеннику и неудачнику Браксу.
– Ракушайки! Хмеляги! – распевал во все горло Хольми.
– Чтоб тебе шею сломать! – бессильно желали ему вслед.
– Дерюжника! – напомнил герой.
– А-а-а-а-а! – выдохнула толпа в едином порыве. – Чтоб тебя камнем зашибло, подлюга!
И тут случилось чудо. Висевший на потолке двухсотлетний сталактит внезапно обломился и полетел вниз. Гномы ахнули, не веря своим глазам. Неужели проклятие сработало?
Но не успел старый Грум сделать и шага, как из-под обломков выбралась, покачиваясь, знакомая фигура, и издалека до толпы донеслось торжествующее:
– И сладкой бзде-е-е-еньки!
Чани
В две тысячи пятнадцатом году проводился очередной сетевой конкурс рассказа: «Мини-проза», с темой «Почти как люди». Я крутила ее в голове так и сяк. Не хватало какой-то ерунды, легкого толчка, чтобы колесо сюжета покатилось. В то время у меня только появилась собака, и я смотрела обучающие ролики по дрессировке на ютубе. В очередном из них инструктор взял на руки щенка кавказской овчарки – чудесное пушистое существо, похожее на медвежонка, – и ласково сказал: «А теперь посмотрите, как мы будем заниматься с Чани. Чани, Чани!»
Щенок повернул к нему умную морду и тявкнул.
«Вырастет в огромную зверюгу», – подумала я.
В следующую секунду в моей голове возник персонаж, который стоял на другой планете, в лесу, какого нет на Земле, и со страхом смотрел на маленьких пушистых, смертельно опасных существ.
– Чани! – ласково сказал Сандор. – Чани, чани!
Ни гнева, ни радости не отразилось в круглых глазах троих, замерших на той стороне болотца. Сколько Сандор ни вглядывался, он не мог уловить даже намека на чувства. Иногда ему казалось, что все чани – клоны одного-единственного существа.
Однако Нильс Эренборген утверждал, что чани реагируют на ритуальное обращение по-разному. «В подавляющем большинстве случаев вы столкнетесь с ярко выраженной эмоцией дружелюбия», – вспомнил Сандор инструкцию.
Ярко выраженная эмоция дружелюбия! Ха!
Эренборген считался лучшим из ныне живущих экспертов по местным жителям. Собственно говоря, и единственным.
– Чани! – повторил Сандор без особой надежды.
Трое аборигенов по-прежнему стояли неподвижно и смотрели на него. Толстые, низкорослые, пушистые. Удивительный оттенок шерсти: нежнейший голубой цвет с редкими вкраплениями белых прядей, словно облака перемешали с небом. По мордочке размазаны три розовых пятна: два на щеках, одно на подбородке. Из-за этого чани с их круглыми личиками всегда выглядели милыми детьми, неудачно пытавшимися нарумяниться.
Если верить Эренборгену, эти трое должны в ответ на приветствие вздыбить шерсть на подбородке.
«Ну темнейте же, темнейте!» – призывал мысленно Сандор. Волоски на пятнах окрашены так, что при малейшем шевелении меняют цвет. Чем краснее щеки и подбородок, тем благожелательнее настроен абориген.
Один из троицы шагнул вперед. Правая лапа провалилась в прибрежный синий ил, но чани, казалось, этого даже не заметил. Он смотрел прямо на человека, и внезапно Сандора охватило очень неприятное чувство.
«Черт! Неужели началось? Вот так нелепо?..»
Сердце ухнуло и жалобно стукнулось о ребра.
Несколько секунд он ожидал, что розовые пятна вот-вот исчезнут, словно растворяясь, и мордочки всех троих станут однотонно голубыми.
Нильс Эренборген писал об этом сухо и вскользь. Добавляя, что сам он ничего подобного никогда не наблюдал.
Зато наблюдали те, прежние. Кажется, это было последнее, что они успели увидеть перед смертью.
Но чани, словно повинуясь неслышному сигналу, одновременно развернулись и бесшумно скрылись среди деревьев.
За спиной Сандора чавкнул белый мох.
– Опять ты с этими ублюдками валандаешься? – хмуро спросили сзади.
