Вот же дикий боевой лягушонок. Маленький, страшненький, тощий. Все острое: взгляд, локти, коленки, торчащие дыбом пряди цвета обожженной глины.
Патрик сдержал ухмылку, вспомнив, почему выбрал именно это имя для младенца.
Крошечка Фани сидела в чулане.
Фани была голодна.
Гусей воровала
И тут же съедала.
Живыми.
Без соли.
Одна.
Счастливым родителям он сообщил, что это Шекспир, величайший поэт прошлого. А поедание гусей сырыми – особая доблесть. Все равно никто из его подопечных понятия не имел, что такое гуси. Решили, что разновидность улиток.
– Поможешь мне отнести тюки с одеялами в убежище, – распорядился Патрик. – И не вздумай удрать.
Дорога к бункеру вела через лес. Когда-то здесь были непролазные заросли, страшные не из-за хищных зверей, а из-за насекомых. Последние полторы сотни лет Патрик упорно зарисовывал разнообразных кровососущих тварей, но они мутировали с пугающей быстротой. Ему катастрофически не хватало знаний по энтомологии, но он все же выявил самых опасных, чей секрет сам по себе вызывал локальное воспаление, быстро переходившее в лихорадку, и шаг за шагом, медленно нащупал средство борьбы с ними.
Собачья моча. Они опрыскивали ею посевы, надеясь, что она поможет заодно избавиться от ржавки, а потом стали постепенно углубляться в лес. Со ржавкой в тот раз ничего не вышло, зато тропа к озеру стала почти безопасной. Раз в неделю они обрабатывали вонючей жидкостью полосу кустарников и деревьев, и за последние пять лет лесная лихорадка не унесла ни одной жизни.
Первым испытал собачью мочу именно Патрик. По понятным причинам укусы клещей были для него совершенно безобидны, а потому он мог забираться в глубь леса, исследуя все новые места. Нельзя сказать, чтобы эти вылазки были безопасны: дважды на него нападали лоси, а один раз священник провалился в болото, удачно притворяющееся поляной, откуда выбрался лишь благодаря счастливой случайности. С тех пор Патрик стал куда осторожнее.
Но именно благодаря этим коротким одиночным экспедициям он нашел бункер.
От поселения его отделяло меньше полутора миль. Какова была вероятность основать форт именно там, где поблизости имелось укрытие? Священник полагал, что совпадение практически исключено.
Кто-то знал, что бегущая от смерти изможденная группка людей выберет именно это место. Патрик искал свидетельства, что на берегу уже тогда находились какие-то постройки, но к тому моменту, когда он обнаружил бункер, спрашивать было некого – все первые поселенцы умерли.
Лес по обеим сторонам больше напоминал клубок, разодранный озверевшей кошкой. Спутавшиеся, перекрученные нити ветвей пару раз хлестанули Патрика по щеке.
Девчонка кряхтела под тяжестью огромного тюка, но тащила, не сбавляя шага.
– За что ты ополчилась на Брана?
Серые глаза недобро сверкнули.
– Он сказал, мы все умрем!
– Что? – нахмурился Патрик.
– Он сказал, смерть придет за каждым! – девчонка яростно шмыгнула. – Кто ему позволил? Жирный кусок дерьма! Как он смеет говорить, что мама умрет?
Она готова была разрыдаться, но сдерживалась из последних сил.
– Ты очень любишь ее, – утвердительно сказал Патрик.
Фани молчала. Пыхтела, уставившись в землю, кусала губы, но не говорила ни слова.
Черт возьми! Он был уверен, что добился прекрасного результата со всей группой, и вот пожалуйста.
Олухи. Вот в чем причина. Тяжело иметь дело с олухами. У людей умных голова напоминает ящик комода: выдвинь его, вложи в него мысль, закрой, и она будет храниться там до скончания века. Возможно, слегка помятая, даже поеденная молью. Но ты найдешь ее там, где оставил.
А с дурнями все иначе.
У Патрика не было иллюзий по поводу своей паствы. Он помнил тех, первых, разбудивших его. Они были приспособлены к жизни в новом мире не больше, чем черепаха к супу: вроде бы эти двое неплохо совмещаются, но понятно, что ненадолго и без всякой радостной перспективы для черепахи. Однако они были умны, а главное, воспринимали на веру все речи, исходившие от святого отца.
Нынешние поселенцы отличались от них, как трилобиты от мокрицы. Эволюция развернулась и решительно пошла в обратную сторону, упрощая все, что можно упростить. Да, физически каждый ребенок поселка дал бы двести очков форы любому из прежних взрослых – тех, первых. Не говоря об умении освежевать лося, пройти сквозь гудящий рой диких пчел и соорудить в лесу простейшее укрытие.
Но они стремительно глупели. Их мозги не были способны к обобщениям и абстрактным понятиям. При этом упрямства и самостоятельности хватало в избытке, и в последние десять лет все чаще раздавались вопросы, по какому праву святой отец берет на себя смелость всеми руководить. Наставлять детишек – пусть. Но взрослые лучше знают, что делать.
Патрик не удивился бы, если бы молодой охотник, назначенный нести вахту на скале, послал его ко всем земляным червям. Но тот не посмел отказаться. Пока не посмел.
«Если так пойдет дальше, у меня есть все шансы доживать при поселке кем-то вроде местного дурачка».
– Я и тебя люблю! – внезапно прорезалась Фани. – Страшно-страшно люблю! Даже со скалы бы прыгнула ради тебя!
Патрик искоса глянул на девчонку.
– А что говорят Два Ствола?
Фани не задумалась над подходящей цитатой ни на секунду.
– У них же, мать их, пушки! А в них же, мать их, пули!
– И что это значит?
– Что мы должны думать на шаг вперед и быть осторожными.
Фани сорвала с ветки лист и сунула в рот черешок. Хороший интеллект, повышенный эмоциональный фон, причем стабильно повышенный – нехорошее сочетание. Плюс бесстрашие, плюс выраженные лидерские качества. Девчонка способна свести на нет десять лет его работы, если начнет объяснять другим детям, почему напала на Брана.
Патрик быстро просчитал вероятности исхода предстоящего разговора в зависимости от выбранной модальности и решил остановиться на самой сложной: безальтернативной откровенности.
– Фани, почему закончился старый мир?
Она взглянула на него, удивленная и даже несколько оскорбленная тем, что ее спрашивают о самых азах.
– Люди воевали. У них было много оружия. Больше, чем людей. Оружие истребило их.
– Да, но почему?
– Я же сказала! – она начала сердиться. – Это было сильное оружие!
– Нет, Фани. Отчего люди затеяли войну?
Эту тему они еще не обсуждали. Фани наморщила лоб и попыталась вспомнить, что слышала от старших.
– Взрослые стали злыми? – предположила она. – Они хотели убивать друг друга? Я тоже иногда хочу кого-нибудь убить. Иногда даже тебя!
