Ее познакомили со Степанидой Ивановной, которая заведовала в общине занятостью. Женщина деловая и хваткая строгой рукой заставила Светлану влиться в трудовые будни. Ее поставили на прополку огурцов в теплицах, и теплицы эти были бесконечными, они огибали всю деревню, работать в них полагалось с девяти утра до захода солнца, это было невыносимо.
Света не просто отвыкла работать, она всей душой ненавидела это занятие. Она смогла проработать только две недели и сбежала в Москву. Ей не верилось, что ее комната больше не ее, она полагала, что Всеволод Петрович ей наврал, чтобы она начала работать.
Кое-как, на попутках, Света добралась до своего дома в Видном. Открывшие дверь соседи чуть не спустили ее с лестницы, проорав ей в лицо, что она здесь больше не живет и ее комната продана нормальным людям, которые не мочатся мимо унитаза, не воруют еду из чужого холодильника и не ходят голыми по коридору.
В полной прострации Света села на лавочку у подъезда и заплакала. Там ее и нашел Всеволод Петрович и отвез обратно в деревню. И Свете ничего не оставалось, кроме как работать в теплицах.
Светлана замолчала. Я спохватился, что не предложил женщине ничего из напитков, и быстро исправил ситуацию. Перед Светланой дымилась чашка с чаем, а встреча со вторым свидетелем была перенесена на завтрашний полдень.
— Вы знаете, через какое-то время я начала входить во вкус. Меня перевели на работу в плиточную, где мы отливали плитку. Вы такими плитками выкладываете себе стены в ванной комнате, знаете, такая шершавая, с узором. Мне даже нравилась эта работа, и со Всеволодом Петровичем у нас наладилось. Но потом в общине случился праздник — я не знаю, что они праздновали, но это было очень странно. Посреди улицы накрыли огромный стол, никто ни с кем не разговаривал, но все были веселые, даже счастливые! Все друг друга поздравляли и обменивались едой, но само событие никто не обсуждал. Когда я спросила, а чего мы празднуем, мне ответила супруга Всеволода Петровича — настанет время и узнаешь, а пока радуйся. Ну я и радовалась — в центре стола стояла бутылка с вином, а там никто не пил. Не знаю, зачем ее туда поставили. Когда все начали расходиться, я кинулась помогать убирать посуду и умыкнула вино. Когда его хватились, я уже была готовая.
Светлана отхлебнула чай, поморщилась и зашипела:
— Че он такой горячий-то? А пирожка или конфеточки не найдется? Ну или печенья?
Я принес из своих запасов упаковку луковых крекеров и отдал Светлане. Хрумкая крекерами, Светлана повеселела и продолжила рассказ:
— Всеволод Петрович был очень расстроен. Он сказал, что больше не может мне доверять, и попросил уехать. Когда я сказала, что ехать мне некуда, он расплакался и стал обвинять меня, что я натворила страшных вещей, что я подвела не только себя и его, но и всю общину и больше у него нет выбора. Короче, он меня выгнал. Но дал телефон, видимо, его сына. Сказал, что я могу звонить ему, если станет совсем худо. Телефон навороченный, я в нем разобралась за пару недель. Там есть Интернет, и на него кладут деньги. Есть и приложение с социальной сетью, где была открыта страница Романа Всеволодовича Гнездыха, это, как я поняла по перепискам в телефоне, сын Всеволода. Он страницей не пользовался, а я — пользовалась. Я написала свой номер в контактных данных страницы, и иногда мне звонят какие-то люди, ищут Романа. Но Рома умер, покончил с собой незадолго до того, как Всеволод Петрович разыскал меня. Видимо, меня-то он и разыскал потому, что стало одиноко. А потом мне позвонила супруга Всеволода Петровича и сообщила, что он погиб. Я разместила картинку в память о нем.
— А что хотела его супруга? Звала вас?
— Да.
— Может быть, вернетесь? Все же крыша над головой, работа, еда.
— Я думаю об этом, но пока не решила.
— А где эта община, можете сказать? Просто, по моей информации, Всеволод Петрович жил в Подмосковье, и соседи показали, что он там действительно жил, каждый день возвращался с работы. Они не говорили, что он периодически отсутствовал.
— Да они сами, поди, по выходным на дачу ездят, откуда им знать, где он по выходным? Все же обеспеченные люди ездят по дачам. А место покажу. Если загрузите карту на компьютере, я покажу вам место.
О пропаже Всеволода Гнездых заявили соседи, и благодаря их показаниям удалось его опознать. В этих показаниях ничего подобного не было, они ничего ни про какую общину не знали. Почему-то я был на сто процентов уверен, что общество ацтеков-каннибалов и община, которую описывает Светлана, — одно и то же.
Я загрузил карту на планшете. Светлана долго рассматривала, но все же ткнула пальцем с синей каемочкой грязи под ногтем в точку на северо-востоке, за МКАД. Я поставил отметку.
— Деревня называется Шипаево, она совсем крохотная, домов на двадцать или тридцать, вокруг огромная теплица. Указателей нет, но перед съездом стоит старый проржавевший автобус без колес, я в нем ночевала. От него нужно налево свернуть с шоссе и ехать дальше по плохой дороге пару километров. Деревня в удалении как бы, за деревьями.
— А чем в общине занимался Всеволод Петрович?
— Я не знаю. Я говорю вам — это очень странные люди, они друг с другом не разговаривают, многие из домов не выходят. Даже на празднике были не все. Мне он о своем месте в общине ничего не говорил. Но они для него много значат, когда он меня выгонял, рыдал в голос, я тогда шокирована была. Делов-то в бутылке вина…
— Светлана, словосочетание «ацтеки-каннибалы» вам о чем-нибудь говорит?
— Нет, в первый раз слышу, — ответила она и спросила: — Можно я заберу с собой оставшиеся печеньки?
— Можно, Светлана, можно, — кивнул я задумчиво.
* * *
Врач сказал, что Жанну переведут в психиатрическую лечебницу для дальнейшего обследования и лечения. Они бы сделали это прямо сейчас, но ее состояние все еще тяжелое. Меня в палату не пустили. Я передал смену белья, килограмм яблок и поехал в гостиницу.
Я собирался найти человека, который уберется в квартире, починит все сломанное и выбросит мусор. Но в десять вечера сложно собраться с силами и что-то решить. Хочется поесть и лечь спать, но мне требовалось как-то взять себя в руки и что-то предпринять. Квартира стоит разгромленной, я живу в отеле, езжу на арендованной машине, у меня нет смены одежды, и нет других желаний, кроме как спать.
Можно было бы, конечно, позвонить родителям и попросить помощи. Но я не хотел. Я могу справиться сам, мне просто не хочется, и у меня нет сил. Но это не значит, что я должен сваливать свои проблемы на родителей. Кроме того, если обратиться за помощью к маме, то помимо помощи я получу еще кучу обязательств и буду должен до скончания века. Нет, я лучше сам. Вечером я твердо пообещал себе, что завтра обязательно займусь всеми домашними делами, и рухнул в постель.
А с утра все эти мысли выветрились из головы.
Началось все с того, что Викуля составила мое расписание таким образом, что до часу дня у меня были встречи с родственниками погибших, которых она умудрилась вытянуть к нам в офис. Мне даже не пришлось никуда ехать.
