— У вас сохранилось чувство юмора, — улыбнулся священник, — что очень хорошо. Обычно люди в вашей стадии заболевания не в состоянии сохранить чувство юмора. Это лишний раз подтверждает то, что мы имеем дело не с болезнью.
— А с чем же?
— Вы давно знакомы со Славой? — поинтересовался преподобный Франциск, усаживаясь в кресло возле моей кровати.
Моей соседки по палате не было, наверное, ее увезли на процедуры. У меня есть мнение, только я боюсь высказывать его вслух, но себе-то сказать могу: ее шарахают током, прямо в голову. Когда ее привозят, она спит почти сутки, и на висках у нее круглые ожоги, как от круглых электродов. Когда я спросила о процедурах соседки, доктор посмотрел на меня очень внимательно и уточнил, с какой целью я интересуюсь. Пришлось ему наврать, что она храпит и было бы здорово, если бы ее увозили на всю ночь. На что доктор ответил, что по ночам процедурная комната не работает и, согласно правилам, пациенты должны спать в своих постелях.
— Жанна? Вы слышали мой вопрос? Как давно вы знакомы со Славой?
Кажется, я отвлеклась. О чем он спросил? Ах да, Слава. Тот самый автор, который рекомендовал мне услуги преподобного.
— Не очень, — ответила я. — А что?
— Вы знаете, что мы дружим уже десять лет? Я наблюдаю за ним.
— И каков предмет наблюдения?
— У Славы было диагностировано точно такое же заболевание, что и у вас. Но только дело было не в психике, Слава абсолютно здоров.
— А что с ним было?
— Он был одержим, — ответил священник. — И эта пакость сидела в нем долгие годы, мешала жить, расстраивала его, подавляла и в конце концов стала управлять. Поскольку эта пакость сидела в нем очень долго, мне не удалось быстро ее вычистить, и что-то осталось. Но нам удается контролировать все ее проявления.
— Я не совсем понимаю, о чем вы.
— Я говорю о бесах внутри, — ответил священник серьезно. — Слава не болен психически, он был одержим бесами. Самое трудное состояло в том, чтобы отделить бесов от Славы, и как я уже сказал, мне это удалось не сразу и не полностью. Но все прошло хорошо, и он сейчас в полном порядке. И я думаю, с вами та же ситуация.
Сначала я рассмеялась, потом у меня началась истерика, которая плавно перешла в агрессию, и в конце концов я сорвалась. Я не помню остаток того дня, но наутро мама сообщила, что преподобный Франциск вновь хочет поговорить со мной.
Так он стал приходить ко мне каждый день. Мы подолгу беседовали, но к теме моей одержимости не возвращались. Я понимала, что преподобный заинтересовался моим случаем не потому, что ему это просто интересно, а по каким-то другим причинам. И постепенно эти причины стали казаться мне существенными.
В его присутствии я успокаивалась.
— Представьте на минуту, что вам выпал уникальный шанс. Вы видите группу людей, которые живут отдельно, и каждый из них представляет собой сосредоточение зла. Можете себе такое представить?
— С трудом, — ответила я. — Чем такая группа отличается от всех остальных людей? Мы ведь все для кого-то сосредоточение зла.
— И тем не менее представьте себе такую группу. Что бы вы сделали с ними?
— Постаралась бы объяснить им, что своим поведением они представляют опасность для себя и других людей.
— Наверное, вы постараетесь убедить их очень усердно, верно? Вам ведь нужно, чтобы они вам поверили, правильно?
— Ну да, — ответила я, не совсем понимая, к чему клонит священник.
— И что вы сделаете, если поймете, что это сосредоточение зла не собирается меняться? Они прекрасно понимают, что каждый из них — иллюстрация непростительных грехов, но не собираются этого исправлять. Что вы сделаете с ними?
— Да ничего, — ответила я. — Я психически больная женщина, я слаба. Что я могу?
— А если бы вы были сильным мужчиной? Вы бы захотели их убить?
— Убить?! Нет, конечно, нет. Пусть живут как хотят. Это их дело.
Священник улыбнулся.
— Не переживайте, я просто проверяю, не пустил ли демон корни в вашу человечность. Это самое важное, что они пытаются завоевать в первую очередь. Судя по вашим ответам, ему это еще не удалось. Вполне возможно, совсем скоро я предложу вам пройти через один обряд, который может вам помочь. Возможно, после него вы выйдете из этой больницы здоровым человеком. Мне нужно кое-что подготовить, а вам — довериться мне.
Мама настаивала, чтобы я согласилась на обряд по изгнанию демонов, мотивируя это тем, что хуже уж точно не будет. Я сомневалась — едва ли в моем состоянии можно рассчитывать на какой-то экзорцизм, и не повредит ли моей психике эта процедура.
На удивление, мой психиатр сказал, что преподобному Франциску доверяет всецело. По его словам, преподобный несколько лет работает с пациентами в этой клинике и помогает им своими обрядами. Буйные становятся тише, а некоторым становится настолько хорошо, что врачи всерьез диагностируют ремиссию.
У меня было несколько дней на то, чтобы решиться. И больше всего мне хотелось поговорить с Витей, посоветоваться с ним. Но он не приходил, а на звонки не отвечал. Зато приходил какой-то прокурорский работник, мерзкая женщина, которая пыталась облить Витю грязью и попытаться добиться от меня грязных слов в его адрес. Ничего такого я ей не сказала.
И я твердо решила, что на предложение священника соглашусь. А если это действительно то, что мне нужно? Вдруг все получится, и я останусь такой, какой бываю по утрам, навсегда? Вдруг все получится, и утренняя ремиссия продлится? Ведь утром я словно обычная, а ближе к полудню выживаю из ума.
А если и в самом деле получится, и я смогу вернуть Витю? Он любит меня, просто не может видеть такой. И я его не виню, я сама бы себя не видела, если бы могла.
Чем в конце концов я рискую?
И я согласилась, хуже все равно не будет.
Витя
Дмитрий Валерьевич Мечинский смотрел на меня в упор и со злостью.
— Я прошу вас не прикрываться адвокатской тайной, — процедил он. — Вы никогда не были адвокатом подсудимой. Юридически вы не адвокат. Вы всегда были лишь другом, товарищем, любовником, кем угодно, но не адвокатом Кристины Слайэрс. Верно?
— Да, все верно, в той части, в которой я не адвокат. А остальное — не ваше дело.
— И тогда почему вы не отвечаете на вопрос? Разве есть обстоятельства, которые позволяют вам не отвечать под присягой? Кристина Слайэрс является вашей супругой? Вашим близким родственником? Или вы не хотите свидетельствовать против себя?
— Нет, таких обстоятельств нет. Но я знаю, насколько поверхностно проведено расследование, — ответил я. — И мои слова могут восприняться неправильно.
— Протестую: домыслы! — встряла прокурор.
— Поддерживаю, — подала голос судья, до этого сорок минут спокойно спавшая. Я был вне себя от злости, Мечинский опускал меня головой в унитаз, а ей хоть бы что. И сейчас, когда задели священную корову — работу следователя Романова, — видите ли, она решила вступиться за его честь и достоинство.
