– Большие суммы?
– Не знаю. Вам лучше спросить у самого адвоката. Или у
Николая Савельевича.
– Так и сделаю, – пообещал Дронго. – А кофе ему вы
носили?
– Да, его приготавливали на кухне, и я вносила в кабинет. У
нас такая практика.
– В то утро он тоже пил кофе?
– Меня об этом спрашивали раз десять. В то утро господин
Ашрафи-младший не пил кофе. И ничего вообще не пил. Кофе я принесла только Николаю
Савельевичу. Ему обычно даю кофе с молоком.
– Ясно. Спасибо за вашу помощь. И, пожалуйста, никому не
говорите о моих вопросах.
– Это я понимаю, – улыбнулась она.
Лариса Анатольевна вышла из кабинета. Дронго задумчиво
постучал по столу костяшками пальцев. Он уже собирался выйти из кабинета, когда
открылась дверь и вошел Муса Халил.
– Доброе утро, мистер Дронго, – начал он
по-английски. – Я вижу, что вы уже успели начать работу, приехав сюда даже
раньше меня.
– Я только недавно приехал, – сообщил Дронго.
Муса Халил прошел к столу и уселся в кресло Крастуева.
Очевидно, эта хамская манера занимать главные места в филиале компании была у
адвоката плохой привычкой. Или он искренне считал, что как основной юрист
компании имеет право так себя вести в филиалах.
– Что у вас нового? – весело спросил он.
– А почему вы каждый раз садитесь в кресло хозяина
кабинета? – вместо ответа спросил Дронго. – Вам не кажется это
несколько неэтичным? Ведь Крастуев сейчас вернется, и ему может не понравиться
ваше поведение...
– Когда он вернется, я уступлю ему его место, –
нахмурился Муса Халил. – Я не вижу в этом ничего особенного. В конце
концов, я здесь не чужой человек.
– И поэтому вы занимаете кресло даже погибшего Ашрафи? Я
думаю, что его старшему брату не понравится, если он об этом узнает.
– Не нужно меня шантажировать, – разозлился
адвокат. – Я имею право сидеть везде, где хочу. Сам погибший мне это
разрешал. И не ваше дело мне указывать...
– Может, потому, что вы все время вымаливали у погибшего
право внести свои деньги и получать свою долю в прибылях компании? –
продолжил Дронго, задавая свой основной вопрос.
Муса Халил вздрогнул. Открыл рот, чтобы ответить, но ничего
не сказал. Закрыл рот. Раздался нервный смешок.
– Вместо того чтобы искать убийцу, вы следили за мной. Я так
и думал. Вы просто некомпетентны...
– Это не ответ на мой вопрос, – возразил Дронго. –
Значит, вы решили стать компаньоном фирмы? Или купить акции?
– Хватит! – зло крикнул адвокат. – Я ничего вам не
скажу. Мы отстраним вас от расследования. Вы непрофессиональны и некомпетентны.
– Может, прямо сейчас позвоним Аббасу Ашрафи и сообщим,
почему именно вы хотите меня отстранить? – предложил Дронго.
– Не стоит, – тяжело задышал адвокат. – Скажите,
что вам нужно? Почему вы меня так ненавидите? Или считаете, что я мог быть
причастен к убийству Вилаята Ашрафи? Неужели вы не понимаете, насколько я был
предан этой семье. Неужели не понимаете, какой страшный удар оказался для меня.
Я ведь специально выучил русский язык, когда начались наши совместные работы на
Каспийском шельфе, чтобы иметь возможность стать юристом компании и приезжать
сюда вместе с погибшим. Неужели вы думаете, что я мог быть хоть немного
причастен к этому убийству?
– Пока не думаю. Но вы ведете себя глупо и по-хамски, а мне
это не нравится. Очень не нравится. Давайте, наконец, договоримся. Я веду свое
расследование так, как считаю нужным. А вы мне только помогаете. Вот и все.
– Как хотите, – пожал плечами Муса Халил.
– С разрешения Вилаята Ашрафи вы вложили свои деньги в этот
проект компании?
– Да.
– Какая была сумма?
– Небольшая. Для компании это просто ничтожная сумма. Но для
меня – все мое состояние. Триста тысяч долларов. Я получил их в банке и привез
домой к господину Ашрафи. Он почему-то захотел получить деньги наличными.
– Это было в день убийства?
– Что вы, – даже испугался Муса Халил, – конечно
нет. Это было еще полгода назад. В июне, нет, в июле этого года. Я привез
деньги, а он позвонил Крастуеву и приказал оформить на меня двадцать сотых
одного процента акций из своей доли.
– Он оформил?
– Конечно. Семья Ашрафи – не только руководители этой
компании. Они ее владельцы. У Вилаята было около двадцати процентов акций. Это
больше тридцати миллионов долларов. Один процент – чуть больше полутора
миллионов долларов. А одна пятая процента – это как раз триста тысяч долларов.
Согласитесь, что для Вилаята это были смешные деньги. Для меня в условиях
кризиса – просто огромная помощь. Если все пройдет нормально, то прибыль может
достигнуть от десяти до тридцати процентов. То есть свои триста тысяч долларов
я превращаю в четыреста. Ради этого я готов был рискнуть.
– А зачем ему понадобились наличные?
– Откуда я знаю? – искренне удивился Муса Халил. –
Может, они ему были нужны для себя. Или на разные расходы. Меня это не
касалось. Я получил деньги в банке, забрав с собой Тауфика Шукри, и привез их
домой к Вилаяту Ашрафи. Отдал деньги и ушел. Больше меня ничего не
интересовало. Он при мне позвонил Крастуеву.
– Значит, о сумме этой доли могли знать, кроме вас, Тауфик
Шукри и Николай Крастуев?
– Нет, – ответил адвокат, – никто не мог знать.
Тауфик сидел в машине, когда я получал деньги в банке, и ничего не знал. Я взял
его на всякий случай для охраны. Крастуев тоже ничего не знал. Я сдал деньги, и
Вилаят при мне позвонил Николаю Савельевичу, отдавая распоряжение. Крастуев не
мог знать, что я привез такую сумму наличными. И он не спросил о них, прекрасно
сознавая, что семья Ашрафи владельцы компании и могут делать со своими деньгами
все, что хотят.
– Тогда получается, что кроме вас об этих деньгах никто не
знал.
– Так и получается, – кивнул Муса Халил, – но я не
причастен к убийству Вилаята Ашрафи.
– Куда тогда исчезли деньги? Насколько я понял, на квартире
этих денег не нашли.
– Не знаю, – пожал плечами адвокат, – это было
давно, еще весной. Он наверно их давно потратил. Для такого человека, каким был
Вилаят Ашрафи, это были вообще не деньги. Мелкая сумма на расходы. У него
машины стоили гораздо больше. На его руке были часы, которые оценивались в
четыреста тысяч долларов. Сделанные на заказ в Швейцарии. Какая-то известная
марка, я в них не очень разбираюсь.
– Я могу уточнить у Крастуева, когда Ашрафи отдал ему
распоряжение о переводе акций?
– Не нужно. Я могу сказать вам точно. Я получил их в
доверительное управление шестого июля. Точно, шестого июля. У меня все
записано. Вы понимаете, что для меня в отличие от Крастуева или самого Вилаята
Ашрафи, это был жизненно важный вопрос.
