– Такие люди, как он, сделали Англию великой, – говорил Генрих своей сестре Елизавете, и его взгляд становился мечтательным. – Когда он говорит со мной, то открывает мне целый мир. Он должен иметь прекрасный корабль и быть его капитаном. А я бы сопровождал его в его путешествиях к еще неоткрытым землям. Но, увы, я – еще мальчик, а он – узник. Только мой отец может держать такую птицу в клетке.
Вдоль берегов Темзы стояли богатые дома с остроконечными крышами, высокими печными трубами и ухоженными садиками, спускающимися прямо к воде. Генрих чувствовал себя отважным, выехав в путь почти в полном одиночестве, но он решил никогда не проявлять трусости и поклялся, что у него никогда не будет нарядов, подбитых войлоком от кинжала убийцы. Лучше умереть, чем напоминать каждому смотрящему на тебя, как сильно ты боишься смерти!
Когда он станет королем, то непременно окажет поддержку смелым мореплавателям, а если они не будут согласны с ним в отношении государственной политики, не станет обращать на это внимание.
Генрих улыбался, глядя вперед, туда, где на горизонте возвышалась крепость, дворец и тюрьма.
Много людей с чувством обреченности побывало в этих застенках. Как много авантюристов бросало отсюда, с Тауэр-Хилл, последний взгляд на мир. Трава Тауэр-Грин была запятнана кровью королев.
И все же Генрих с содроганием смотрел на Тауэр – серые неприступные стены, бастион, казематы, покрытые свинцом крыши, зубчатые башни. Генрих искал взглядом ту, где томился его друг, – Кровавую башню.
Он чувствовал дрожь отвращения, входя в ворота. Охранники, хорошо знавшие его, отдали ему честь, прекрасно понимая, куда направляется принц. Их сочувствие было на его стороне – в Лондоне многим не нравилось, что ими правит шотландец. Генрих не казался им иноземцем, тем более что бросал вызов отцу, заведя дружбу с одним из его узников.
Стена, окружавшая внутренний двор, была увенчана двенадцатью башнями с фресками. Теперь перед ним простиралась старая крепость со рвом под стеной. Здесь находились центральная башня, королевские апартаменты и тюремная церковь Святого Петра.
Войдя в Кровавую башню, Генрих поднялся по лестнице в верхнюю камеру, где у окна за столом сидел мужчина и что-то быстро писал. Несколько секунд он не замечал принца. Генрих наблюдал за ним, и его гнев походил на физическую боль, он всегда так чувствовал, когда приходил проведать своего друга.
Мужчина поднял глаза. Его лицо было самым красивым из тех, что доводилось видеть Генриху. Но красивое не такой красотой, как у людей типа Роберта Карра. В лице заключенного ощущались сила и даже надменность – нечто, дававшее понять, что годы заключения не сломили его гордый дух.
– Мой принц! – произнес узник и встал из-за стола.
Он двигался скованно. Было известно, что сырой холод Тауэра проникает в кости и разрушает их.
«И такой человек должен так страдать!» – кипел от злости Генрих.
– Я пришел снова, – сказал он.
– И как и прежде, вы желанный гость.
– Как ваши кости?
– Дают о себе знать. Но я считаю, что мне повезло больше, чем другим. Как вы знаете, мне прислуживают трое слуг.
– А ваша жена?
– Она пребывает в Шерборнском замке с детьми. Генрих хотел что-то сказать, но не мог себя заставить. Он принес плохие вести, которые нужно было сообщить поделикатнее.
Взяв узника за руку, Генрих подвел его к столу. Как он высок и как красив, хотя ему перевалило за пятьдесят! Лицо его было бронзовым от тропического солнца – ведь он был великим путешественником. Даже теперь, будучи заключенным, он был привередлив в одежде, и его камзол украшали драгоценные камни, которые наверняка стоили целое состояние. Волосы были тщательно завиты. Генрих знал, что причесывать его входило в обязанности одного из его слуг, который занимался этим каждое утро, пока не появились первые визитеры – ведь сэра Уолтера Рэли посещали влиятельные знаменитости, несмотря на то, что он и был узником Тауэра.
– Как корабль, который вы готовите для меня? – спросил Генрих.
Сэр Уолтер улыбнулся.
– Подойдите и посмотрите. Он прекрасен. Видит бог, как бы мне хотелось скопировать его в натуральную величину и выйти на нем в море!
– И как бы мне хотелось отправиться с вами! Может быть, когда-нибудь…
«О! – думал Генрих. – Если бы я был королем, моим первым долгом и удовольствием было бы освобождение этого человека из тюрьмы».
– Жизнь полна неожиданностей, – сказал ему Рэли. – Кто знает, что случится с нами через год, через неделю или через день?
– Я обещаю вам… – быстро начал Генрих. Но Рэли положил руку ему на плечо:
– Не давайте поспешных обещаний, ваше высочество. Подумайте, как вам будет грустно, если вы окажетесь не в состоянии их исполнить.
Здесь, в верхней камере башни, Рэли позволял себе фамильярные отношения с принцем. Он ждал его визитов и восхищался этим мальчиком столь же сильно, как презирал его отца. Когда Рэли говорил с ним и напоминал себе, что это, возможно, будущий король Англии, то переставал тосковать о днях своей славы, когда на троне сидела женщина, которая стала жертвой его очарования и указала ему путь к славе и богатству.
Он подвел Генриха к модели корабля, и они почти полчаса беседовали о морских судах. Рэли был щедро одаренным человеком – не многие обладали такими разнообразными способностями. Он был поэтом, историком, блистательным государственным деятелем, не без способностей к ораторскому искусству, великим мореплавателем. Когда Рэли говорил о море, его речь была вдохновенной, глаза блестели, и Генрих представлял себе, что модель, которую он держит в руках, плывет по волнам и он командует ею вместе с Рэли.
Принц почти забыл о неприятном известии, которое должен был сообщить. «Нет, не теперь, – говорил он себе. – Сначала насладимся этим часом общения».
Потом мореплаватель превратился в историка и объяснял Генриху, насколько он продвинулся во всемирной истории, которую писал. Когда он заговорил об испанцах, огонь ненависти блеснул в его глазах.
Генриху было кое-что известно о политических интригах, и он полагал, что во многом благодаря Испании его друг стал узником. Испания ненавидела сэра Уолтера Рэли и ощущала беспокойство, пока такой человек свободно бороздит моря. При королеве жизнь в Англии была совсем иной. Елизавета бросала вызов Испании, а Яков, испытывавший отвращение при одной только мысли о конфликте, желал умиротворить эту страну. Он хотел жить в мире, читать книги, которые так любил, пестовать своих молодых людей, и единственными сражениями, от которых он получал удовольствие, были словесные баталии.
Люди, подобные Рэли, больше не были придворными фаворитами, как во времена старой королевы.
Яков знал еще до смерти Елизаветы, что Рэли против его вступления на престол, и отметил его как своего врага. А у Рэли их было немало в Англии. Это было неизбежно для того, кто наслаждался милостями королевы и в свое время являлся ее советником. Он достиг вершин власти, и, естественно, многие хотят увидеть, как он падет в бездну унижения.
