— Не глупи, — шепнул Ян тихонько, чтобы его услышала только я. — Ты только не глупи, ладно?
Моя рука скользнула чуть дальше, я нажала на стеклоподъёмник и жадно… ртом… втянула холодный воздух. В слабой надежде, что это поможет. Но не помогло. Боль лишь усиливалась. Ревность ядом распространялась по венам. И не было от неё антидота.
Начавшийся еще на кладбище дождь уже не накрапывал мелким холодным бисером, он лил как из ведра. Дворники бегали по стеклу, но все равно не успевали за этим бесконечным потоком. Мне было ужасно холодно, даже несмотря на то, что Ян включил обогрев. Мои зубы стучали.
Я старалась собраться с мыслями, чтобы решить, как поступить дальше. Но в голове было пусто, и лишь на бесконечном репите — он… она… Я всхлипнула, зарылась пальцами в волосы и потянула изо всех сил. Поверх сжавшейся в кулак ладони легла рука. Я повернулась в профиль и уставилась на Волкова. Не отрывая взгляда от дороги, он сжал мою ладонь чуть сильней и провел по запястью большим пальцем.
Мелькнула страшная мысль… Отомстить. Причинить Тимуру такую же боль, отплатить той же монетой. Это было так легко, господи. И так ужасно заманчиво. Закинуть домой сыновей, снять какой-нибудь номер в гостинице и…
Стоп… Стоп, Катя! Разве так ты не сделаешь только хуже?
Хотя куда уж хуже, Господи?
— Кать, как ворота открыть? Машину, наверное, надо загнать во двор?
Я растерянно огляделась по сторонам, удивляясь, что мы так быстро доехали. Открыла бардачок в поисках пульта от ворот, нажала на кнопку. От мысли, что прямо сейчас я останусь одна… одна, наедине со всеми своими мыслями и прожигающей душу тоской, хотелось плакать. Собрав в кулак все свое мужество, я заставила себя выйти под дождь, но в последний момент вновь заглянула в машину:
— Зайдешь?
— Ну, вообще-то я надеялся, что ты пригласишь меня. Мне надо дождаться такси, чтобы вернуться в город, — напомнил Волков, глядя на меня с теплотой и немного насмешливо.
— Ох ты ж, черт! Прости, Ян… Конечно, ты можешь зайти. Пойдем, я сварю кофе…
Пока мы беседовали, Дамир с Назаром нетерпеливо переминались с ноги на ногу на крыльце. Дом встречал нас прохладой и сыростью. Я поежилась, стащила изрядно испачканные в кладбищенской земле туфли и неуверенно замерла посреди холла.
— Надо бы отопление включить, но я не знаю, как… Это всегда делал Тимур.
Алмазов делал еще много всего из того, о чем я сама не имела понятия. Только Тим знал, когда надо подрезать розы, а когда высадить тюльпаны. Только он помнил, когда и что нужно оплатить. Только он мог сходу сказать, где лежат документы на дом, паспорта, детские свидетельства о рождении… Только он мог уследить за всем и сразу. Я так не могла… На самом деле на Тимуре была закольцована вся наша жизнь, даже самые незначительные мелочи. Я понятия не имела, как буду справляться без него… И буду ли?
Мы пойдем к себе, можно? — спросил Дамир.
— Может быть, чего-нибудь горячего выпьете? Какао?
— Не хочется. Мы пойдем. Скажи папе, чтобы зашел к нам, когда приедет.
— Хорошо…
Мальчишки убежали. Мы с Яном прошли в кухню.
— Чай? Кофе? — принялась изображать я радушную хозяйку. Впрочем, почему бы и нет? По крайней мере, эта роль мне намного ближе роли обманутой мужем жены.
— Для начала сядь. Я сам все сделаю, ты не против?
И в этот раз я не спорила. Послушно уселась на стул, без всякого интереса наблюдая за перемещением Волкова по моей кухне. Клацнул чайник, загремели дверцы шкафчиков. Ян выбрал чашки побольше, сунул туда по чайному пакетику и откуда-то достал бутылку.
— Что это? — спросил, свинчивая крышку.
— Рижский бальзам? — не то, чтобы уверенно ответила я.
— Самое то, чтобы согреться.
Волков разлил кипяток, насыпал сахара, влил бальзама… О том, что бальзама в чашке едва ли не больше, чем кипятка, я поняла, лишь попробовав адское зелье.
— Ну, как? Согрелась?
— Немного.
Я не соврала. Приятное тепло, осев в желудке, постепенно разошлось по всему телу. Даже ледяные пальцы, кажется, стали немного теплей. Почему-то вспомнилось, как Ян держал меня за руку…
Если хочешь поделиться, я тут…
— Не хочу! Ни говорить… ни вспоминать. — Я поджала под себя ноги и вновь пригубила чай. Волков нахмурился.
— Как скажешь. Тогда я, наверное, вызову такси.
— Не торопись, — вскинулась я. — Хотя бы чай допей, а то не по-человечески как-то.
— Да я не в обиде, Кать.
— Все равно. Просто… это все тяжело. Очень. И стыдно.
— Тебе нечего стыдиться.
— Мой муж предпочел мне кривоногую пергидрольную администраторшу ресторана, в котором мы справляли поминки. Это ли не стыд?
— Может быть, и стыд. Но тут не тебе стыдиться надо, а Тимуру. У него есть все, о чем только может мечтать мужчина. Шикарная любящая женщина, дети, дом…
— Шикарная… Как же. Видел бы ты меня в тот момент… Я была такой жалкой, господи…
Я зарылась руками в волосы и коснулась лбом барной стойки, но практически в то же мгновение Ян заставил меня поднять голову и, глядя мне прямо в глаза, отчеканил:
— Ты не можешь быть жалкой, слышишь? Ты самая красивая и достойная женщина из всех, что я когда-либо знал.
— Ты правда так думаешь? — прошептала я, залипая взглядом на его зло поджавшихся губах.
— Думаю! А если твой Алмазов считает иначе, то он просто иди…
Ян не сумел договорить. Я не дала. Просто заткнула его рот поцелуем. Все, что зрело во мне в машине, потребность отомстить, сравнять счеты… сейчас захлестнула меня с головой. Я будто впала в безумие. Беспамятство…
— Нет! Нет, Белоснежка… Перестань. Я женат! — простонал Волков, с трудом отрываясь от моих губ.
— Все вы женаты! — вмиг вспыхнула я. — Вот только кому из вас это помешало завести интрижку на стороне? Кому, а? Ну, скажи мне!
Злые слезы обожгли щеки. И я ведь понимала, как глупо срываться на постороннем, а все равно не могла успокоиться и заткнуться. Истерика звенела в моем голосе. Ей нужен был выход. Казалось, если я сейчас не выскажу все, что внутри кипит — сломаюсь, разобьюсь. И никогда уже не стану прежней.
— Я не могу отвечать за грехи Алмазова.
— Да… я понимаю. Извини. Не знаю, почему решила, что ты… — Не сумев договорить, я закрыла ладонью рот и громко всхлипнула.
— Потому что я — свингер. Но пойми, Кать… То, что у нас с женой отношения такого рода, совсем не означает, что я готов ей изменять.
— Думаешь, свинг — это не измена? — влажно всхлипнула я, не зная, плакать мне или смеяться. Не находя ответа, как наш разговор вообще зашел о таком.
