Долбаные швы опять разошлись.
Кричать не стал, дотянулся до телефона на тумбе. Медсестра оставила номер после моего утреннего концерта
— Любовь Георгиевна, у меня опять…
Она прекрасно знает, о чем я.
Черт, надеюсь, Аня уже ушла, а не направилась донимать дежурных, что и как со мной. Немного жалости к страдальцу я переживу. Но Анюте нечего знать подробности. Еще не хватало, чтобы она себя в чем-то корила.
В целом я даже почти не соврал ей. Внутренние органы особо не пострадали, а без селезенки люди спокойно живут.
Глаза закрывать не хотел, боясь, что просто провалюсь в сон, который снова закончится в операционной.
С тем, как плохо, оказывается, я переношу наркоз, дубль два совсем не нужен.
— Коржаненко, вот что с тобой делать? — в палату зашла врач. За ней Люба с капельницей и металлическим подносом. — Второй раз за мою смену. Тебе что было сказано? Лежать.
— Я не специально. — Меня перекосило, когда доктор отняла повязку от кожи, к которой она немного прилипла.
— Запрещу тебе посетителей, — пригрозила женщина, осматривая раны.
— Я завтра вписываюсь.
Точка. Пусть делают свое узи, берут анализы, что хотят. Лежать я смогу и дома. Лекарства пить — тоже.
Мне всего-то надо ограничить резкие движения в первое время. Перестать выступать павлином перед не слишком благодарной публикой.
Аня, Аня, Аня…
Новую дозу обезболивающего вкололи, так что скоро тупая боль в животе немного спадет.
— Скатаем в процедурку, — предупредила женщина. — Еще раз обработаем, чуть подлатаем. Так больно?
Лениво покачал головой. Потом мне что-то еще говорили. Подозреваю, что та же самая пластинка — лежи, не вставай, себя надо беречь.
Не слушал. Погрузился в свои мысли и выплывать из них не хотел.
Ночь прошла тяжело. Зашили вроде быстро, хотя и не знаю, ставили ли рекорды. Урывками помню капельницы, синий потолок в операционной, электронный писк приборов.
Но ничего из этого не волновало.
Перед глазами был только образ Анюты.
Наркоз же на всех действует по-своему. Я спал и не спал одновременно. И видел только ее. Не мог говорить, не мог шевелиться. Но отчетливо помню, как хотел дотронуться до Анюты, услышать ее голос.
Казалось бы — почему она?
Ломаю голову и не могу понять.
Девушек в моей жизни хватало, никаких сильных чувств к начальнице не испытываю. Ни положительных, ни негативных. Милая девочка, интересная. Но, опять же, разве таких мало? Вон хотя бы Жанна, которая приезжала навестить…
Только от присутствия Жанны хотелось взвыть, а с Аней я отдыхал. Вел себя как последний дурак, но чувствовал себя хорошо.
Медсестра Люба сказала, что я очнулся с ее именем и тут же подорвался с кровати, вроде как собираясь найти девушку. Прошел два с половиной шага, пока не грохнулся. Тут-то все поняли, что смена пройдет весело.
Меня снова подлатали, только легче не стало. Мозг решил бузить и дальше. Хотел получить то, о чем страдал под лекарствами.
Аня.
Накрывало настолько, что я до сих пор не позвонил родителям.
Казалось бы… Один звонок — и все мои проблемы будут решены. Через час перевезут в платную клинику, к завтрашнему дню решат вопрос с направлением в Германию или Швейцарию на лечение. Жестоко так думать, но прекрасно понятно: мне и слова не скажут в ближайшие пару лет. А узнают, что девушку защищал, так, возможно, и вовсе отстанут.
Тем не менее я им не позвонил.
И не собираюсь этого делать. Пока, во всяком случае.
Это же всегда можно успеть?
А Аня не всегда придет, если я попрошу.
Возможно, это все пройдет через сутки, когда я смогу трезво оценить… всё. Но пока… Пока приходится жить с тем, что есть.
Совместная поездка в такси. Пережить бы.
* * *
— Что ж вы меня перед девушкой-то позорите? — недовольно буркнул, пока медик стягивал на мне корсет, прости Господи.
— Ничего, вон — стоит, любуется. — Врачебного юмора я не оценил.
Аня приехала вовремя, даже чуть заранее, теперь стояла в дверях в палату, сложив руки на груди, и наблюдала, как меня готовят на выход.
Любуется? Вряд ли. Мысленно угорает, не иначе.
— Ты говорил, что у тебя пара порезов, — с упреком произнесла Анюта.
— Так и есть, — бросил на врача строгий взгляд, чтобы не трепал. Потом посмотрел на себя. Синяки, конечно, знатные получились. Но что поделать? Повязки мне поменяли. Теперь вместо одной большой красовались два аккуратных маленьких прямоугольника из марли.
— Хотите ехать — терпите, — ответил врач. — У вас еще четыре дня постельного режима. По возможности исключить движения максимально. Соблюдать диету, в выписке будут рекомендации.
Диету? Застонал в голос, запрокидывая голову к потолку. Настроение скачет от «сожру слона» до «ни крошки в рот». Но «диета» звучало отвратительно в любом состоянии.
— Вы уже определитесь — лежать мне надо или кашки здоровые варить…
Когда я голодный — я неприятный. Очень. А сейчас еще и все болит, так что меня разве что обнимать и гладить можно. А не приговаривать к горизонтальному положению и с травой на выпасе.
— Через четыре дня явитесь на осмотр, определим дальнейший ход лечения…
— Какого лечения? — взволнованно спросила Аня. — Коржаненко, ты сказал, что это…
— Просто порез, — в тысячный раз повторил. И фиг кто заставит меня изменить «официальную» версию.
— Девушка, а вы, собственно, кто? — поинтересовался врач, поворачивая голову к Анюте.
— Если повезет — сиделка и личный повар, — недоброжелательно бросил мужчине. Естественно, Аня моего предложения не оценила. — А так — начальница.
— А, начальница, — протянул хирург. Удивительно — мужские имена категорически не запоминаю. Женскую офисную орду — легко, с первого дня. А мужские — полный ветер в голове. — Сотрудник ваш за собой не следит. И, если и дальше не будет соблюдать предписания, восстановится еще очень нескоро. Если вообще восстановится.
— Куда денусь. — Присел на кровать, а то что-то перед глазами опять все поплыло.
— Лежать, питаться по рекомендациям, лекарства пить, не пропуская. Через четыре дня, после осмотра, если все в порядке, можно будет начать ходить. А пока — следить, чтобы не поднималась температура, не было обмороков…
Посмотрел на Анюту и внутренне ехидно заулыбался. Она уже в курсе, что «следить» за мной некому.
— Нет, — протянула девушка.
— Больно надо, — фыркнул в ответ.
