Генриетта-Мария склонила голову: она была разбита. Но она умела достойно проигрывать — по крайней мере, на глазах посторонних, и когда Энн Хайд подвели к ней во время приема, она заключила ее в свои объятия и нежно поцеловала, словно между ними не было неприязни.
На следующий день они уехали во Францию. Пока корабль рассекал волны штормового моря, в душе Генриетты подспудно нарастал протест: не против угрозы смерти, которую сулили бушующие волны, а против предстоящего замужества с Филиппом, ставшим для нее чужеземцем.
Поездка в Англию стала водоразделом между детством и юностью. Она это осознавала и страшилась того, что готовил ей грядущий день.
От качки в душной каюте тело покрылось испариной, и в какой-то момент ей показалось, что она вовсе не на корабле, а порхает как бабочка от одной сцены к другой, и всегда рядом неотступно следуют два брата: Людовик и Филипп. Филипп обнимает ее и лукаво подсмеивается над ее верой в его любовь, а Людовик отворачивается и страстно смотрит то на мадам де Суассон, то на мадам де Бовэ, то на Олимпию и Марию Манчини — и множество других прекрасных и роскошных женщин. Он отвернулся от нее, он отказался с нею танцевать, и ей страшно от того, что Филипп хочет ею завладеть.
— Чарлз! — кричит она. — Чарлз! Спаси меня, разреши мне остаться с тобой!
Чарлз где-то близко, но она не может видеть его, и крики о помощи не достигают его ушей.
А потом голос матери сказал:
— Генриетта, мое сокровище. Они вернули корабли в бухту. Благодарение Богу, мы в безопасности! Тебе снился кошмарный сон. Капитан не рискнул продолжать плавание, и мы сейчас снова в Англии. Дитя мое, ты больна?
Генриетта закрыла глаза и смутно почувствовала, что ее переносят на берег. Две следующие недели она пролежала в Портсмуте на грани жизни и смерти.
Но она не умерла. Она наотрез отказалась от кровопусканий, которыми лечили ее умерших брата и сестру, а кроме того, ее болезнь оказалась не оспой, а всего лишь корью.
По мере выздоровления к ней возвращались и проблемы. Ей надлежало выйти замуж. Все королевские особы обязаны сочетаться браком, и Филипп — прекрасная партия. Реальный Филипп, надо признать, мало походил на видение из ее морского кошмара.
Как только она почувствовала себя достаточно хорошо для поездки, они пересекли пролив в спокойный день и по дороге в Париж состоялась встреча с королевской четой и с Филиппом, скакавшим во главе процессии. Генриетту встретили приветливые объятия Людовика, ничем не задевшие ее чувств. Она осознавала, что поездка в Англию не ослабила, а напротив, укрепила ее влечение к брату Филиппа.
Нечаянно она услышала его замечание матери, королеве Анне, что бедняжка Генриетта стала еще тоньше, чем была.
Ей самой он сказал:
— Теперь, когда вы в Париже, мы позаботимся об укреплении вашего здоровья, Генриетта. Мы приготовили в вашу честь несколько празднеств. Специально к вашему возвращению я поставил балет. Не желаете узнать его название?
Он как мальчик, подумала она, юный, тщеславный, жаждущий признания своих усилий и исполнения своих надежд.
— Ваше величество так милостив ко мне, — ответила она со слезами на глазах.
— Что же, вы будете моей гостьей на несколько коротких недель. Естественно, я просто обязан поприветствовать свою кузину по ее возвращении. Балет о двух влюбленных, надолго разлученных и жаждущих вновь соединиться. Я назвал его «Нетерпение влюбленных».
— Не сомневаюсь, это будет на редкость увлекательное зрелище, — сказала Генриетта. И король остался доволен.
От папы Римского пришло разрешение на брак; свадьба была уже подготовлена, но ее пришлось отсрочить, потому что скончался Мазарини. Людовик и мать настаивали на двухнедельном трауре при дворе, что, естественно, делало невозможным проведение свадебной церемонии. Бэкингем, сопровождавший принцессу и ее мать при отъезде из Англии, открыто ухаживал за Генриеттой, и Филипп ревновал. Двор развлекался вовсю этой картиной, и больше других — сам Людовик. Было так необычно видеть Филиппа, влюбленного в женщину, причем в женщину, которой предстояло стать его женой.
По настоянию Филиппа Чарлз отозвал Бэкингема домой, а Генриетта все это время провела в мечтах о том, что произойдет еще какое-то событие и свадьба вновь будет отложена.
Но ничего не происходило, и в конце марта в Лувре был подписан брачный договор, а днем позже в Пале-Рояле в присутствии короля, королевы и Генриетты-Марии состоялось венчание. На венчании присутствовал весь цвет французского двора, и хотя ввиду скоропостижной смерти брата и сестры невесты, а также кончины кардинала Мазарини не было обычных в таких случаях балов и представлений, страна была удовлетворена высочайшим браком, и все надеялись, что он упрочит мир между Англией и Францией. Кроме того, маленькая принцесса с ее романтической историей жизни стала любимицей Франции, и великий поэт Лафонтен даже написал стихи, в которых поведал историю ее исчезновения из Англии, долгие годы ссылки, закончившиеся блестящим браком.
Чарлз остался доволен, Людовик — тоже. Филипп выглядел совершенно счастливым, и только невесту не оставляли дурные предчувствия.
Итак, она была замужем: не прежняя принцесса Английская, робкая маленькая девочка, всеми унижаемая и игнорируемая, а мадам французского двора, самая важная дама во всей Франции после королевы Марии-Терезы и королевы-матери Анны.
Когда пришло время покинуть мать и отправиться с Филиппом в Тюильри, ее охватил страх.
Он был нежен с ней и никоим образом не домогался любви, так что она поверила в его благородство. В течение всего медового месяца он был добр, просил ее не бояться его, разве не было это верным признаком его любви к молодой жене?
Она постоянно напоминала себе, что все дети королей обязаны жениться или выходить замуж, и сейчас они исполняли эту обязанность. Если бы между ними в придачу ко всему возникла любовь, их можно было бы назвать счастливчиками, но такое происходило далеко не со всеми.
Филипп, думала она иногда, больше влюблен в себя, чем в нее. Ему нравилось, когда она восхищалась его одеждой и драгоценностями. Скоро она поняла, что с ним будет нетрудно жить. Он ненамного старше ее, и вообще, она, кажется, зря нагоняла на себя страхи.
Иногда она ловила на себе его взгляды — тревожные, испытующие, словно он отыскивал в ней что-то невидимое ей, и находил нечто, что непонятным образом пленяло его.
Однажды он сказал:
— Моя любимая Генриетта, ты очаровательна, но твоя красота не всем очевидна. Нужно уметь всматриваться, чтобы увидеть ее, и только тогда становится очевидной ее пленительная сила и ее непохожесть на красоту других, и тогда все остальные красавицы кажутся рядом с тобой жирными и вульгарными.
Она сказала в ответ:
— Ты любишь меня, Филипп, поэтому видишь достоинства там, где другим заметны лишь недостатки.
