Меня несказанно радует, что мы прояснили этот вопрос, Анджела.
Столь важная тема не терпит недомолвок.
– Только учти, Вивви, он зануда, – предупредила Дженни. – Если вдруг заскучаешь, ни в коем случае не подумай, что секс всегда такой унылый.
– Зато он доктор, – возразила Селия. – Самое то для нашей Вивви. Сейчас ей важнее всего бережное обращение.
(«Нашей Вивви»! Разве придумаешь лучшее напутствие? Меня считают «своей Вивви»!)
Субботним утром мы сидели под сенью вяза в дешевой закусочной на пересечении Третьей авеню и Восемнадцатой улицы, дожидаясь, когда пробьет десять. Девочки успели показать мне дом доктора Келлогга – совсем рядом, за углом, – и черный ход, которым мне надлежало воспользоваться. А пока мы заправлялись кофе и блинчиками и подруги взволнованно давали мне последние указания. Вообще-то, артистки крайне редко вставали в такую рань, тем более по субботам, но ни одна не пожелала пропустить столь важное событие.
– Он наденет резинку, Вивви, – предупредила Глэдис. – Он всегда ею пользуется, так что не о чем переживать.
– С резинкой ощущения похуже, – добавила Дженни, – но без нее нельзя.
Термин «резинка» мне не доводилось слышать, но я догадалась, что речь о презервативе – приспособлении, о котором нам рассказывали на том самом семинаре «Гигиена» в Вассаре. Я даже держала одну такую штуковину в руках – мы с девчонками брезгливо передавали ее по рядам, будто дохлую препарированную лягушку. Если Глэдис и Дженни имели в виду другую резинку, решила я, скоро сама все узнаю, так что нет смысла спрашивать.
– А потом раздобудем тебе пессарий, – добавила Глэдис. – У нас у всех стоит пессарий.
Что такое пессарий, я тоже не знала, но потом сообразила, что это диафрагма. О ней нам тоже рассказывали на уроках гигиены.
– А у меня больше нет пессария! – пожаловалась Дженни. – Его бабушка нашла и спросила, для чего он, и я соврала, что этой штукой чистят серебро. И она забрала его себе.
– Чистят серебро?! – взвизгнула Глэдис.
– Надо ведь было что-то сказать, – пожала плечами Дженни.
– Одного не пойму: как приспособить пессарий для чистки серебра? – не сдавалась Глэдис.
– А мне-то откуда знать! Спроси бабулю, она как-то умудряется.
– Как же ты сейчас предохраняешься? – спросила Глэдис.
– Никак… ведь мой пессарий лежит у бабули в шкатулке с драгоценностями.
– Дженни! – хором воскликнули Селия и Глэдис.
– Да знаю я, знаю. Но я осторожна.
– Вот уж дудки! – отрезала Глэдис. – Ты постоянно забываешь об осторожности! Вивиан, не будь такой глупой дурочкой, как Дженни. Предохраняться надо всегда!
Селия порылась в сумочке и протянула мне сверток в коричневой бумаге. Внутри оказалось маленькое, аккуратно сложенное белое махровое полотенце, все еще с ценником.
– Это тебе, – объяснила Селия. – Если кровотечение начнется.
– Спасибо, Селия.
Она пожала плечами, отвернулась и, к моему изумлению, покраснела.
– Иногда в первый раз идет кровь. Хоть будет чем вытереться.
– Только не вздумай пачкать полотенца миссис Келлогг, – добавила Глэдис.
– Да уж, вещички миссис Келлогг лучше не трогать, – сказала Дженни.
– Кроме ее мужа! Его можно трогать, – прыснула Глэдис, и девушки расхохотались.
– Ого! Уже одиннадцатый час, Вивви, – сказала Селия. – Тебе пора.
Я попыталась встать, но в глазах вдруг потемнело. Я тяжело плюхнулась обратно на скамейку. Ноги не слушались. Умом я совершенно не волновалась, но тело было другого мнения.
– Все в порядке, Вивви? – спросила Селия. – Ты точно хочешь?
– Хочу, – подтвердила я. – Совершенно точно.
– Ты, главное, не накручивай себя, – посоветовала Глэдис. – Я вот никогда не накручиваю.
Здравый совет, решила я. Вспомнила, как мать учила меня несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, прежде чем брать барьер верхом на лошади, – а потом встала и направилась к выходу.
– До скорого, девочки! – попрощалась я весело, хотя происходящее казалось мне немного нереальным.
– Будем ждать тебя ровно на этом месте, – пообещала Глэдис.
– Оглянуться не успеешь, как все кончится! – успокоила меня Дженни.
Глава шестая
Доктор Келлогг ждал меня прямо у черного хода. Я едва успела постучать, как дверь распахнулась, и меня пригласили в дом.
– Здравствуй, здравствуй. – Доктор высунулся наружу и огляделся по сторонам, проверяя, не шпионят ли за нами соседи. – Давай-ка закроем за тобой дверь, милочка.
Он был среднего роста, с самым обычным лицом и цветом волос, в самом обычном костюме, какие носят все респектабельные мужчины средних лет. (Если сейчас у тебя появилось подозрение, что я не в состоянии вспомнить его внешность, ты не ошиблась: я и правда совершенно его забыла. Попадаются такие люди, чьи черты невозможно запомнить, даже когда стоишь нос к носу и смотришь им прямо в лицо.)
– Вивиан, – он протянул мне руку для рукопожатия, – благодарю за визит. Пойдем наверх и расположимся там.
Он говорил со мной, как доктор с пациенткой. Точь-в-точь мой педиатр в Клинтоне. Будто я пришла с жалобой на ушную инфекцию. Меня это, с одной стороны, успокоило, с другой – развеселило. Я чуть не захихикала, но сдержалась.
Мы прошлись по его дому, элегантному и респектабельному, но, как и сам доктор, совершенно безликому. В округе наверняка нашлась бы сотня домов с точно такой же обстановкой. Помню лишь шелковые диваны с дурацкими кружевными салфеточками на спинках. Терпеть не могу кружевные салфеточки. Доктор провел меня в комнату для гостей, где на кофейном столике нас ждали два бокала с шампанским. Шторы были задернуты – видимо, чтобы не напоминать о безбожно раннем часе. Келлогг закрыл за собой дверь.
– Располагайся на кровати, Вивиан. – Он протянул мне бокал с шампанским.
Я чопорно присела на самый краешек, почти ожидая, что доктор сейчас вымоет руки и достанет стетоскоп, но он придвинул деревянный стул и устроился прямо напротив меня. Подавшись вперед, Келлогг опустил локти на колени и уставился на меня, будто собирался поставить диагноз.
– Итак, Вивиан. Наша общая подруга Глэдис упомянула, что ты девственница.
– Верно, доктор, – ответила я.
– Не нужно называть меня «доктор». Мы ведь друзья. Зови меня Гарольдом.
– Очень приятно, Гарольд, – сказала я.
С этого момента, Анджела, происходящее превратилось для меня в сплошную комедию. Если раньше я волновалась, то теперь нервозность как рукой сняло. Это ведь чистый абсурд: моя реплика «очень приятно, Гарольд», маленькая гостевая комната с нелепым мятно-зеленым синтетическим покрывалом на кровати (я не помню лица доктора Келлогга, но то жуткое покрывало мне никогда не забыть), доктор в своем официальном костюме и я в лютиково-желтом вискозном платьице, – даже если поначалу Келлогг не верил, что я девственница, само это платьице развеяло бы всякие сомнения.
