Это был дюжий маленький эльф.
Я никак не могла понять, в чем секрет ее красоты. В отличие от девушек, с которыми я веселилась все лето, черты у нее были небезупречными. Лицо скорее круглое, скулы не точеные, как тогда было модно. Да и молодость ее давно миновала: Эдне было не меньше пятидесяти, и она не пыталась это скрыть. На расстоянии возраст не так бросался в глаза (потом я узнала, что она играла Джульетту в сорок пять, причем играла прекрасно). Но вблизи было заметно, что кожа вокруг глаз пестрит морщинками, а линия подбородка начала оплывать. В стильно уложенных коротких волосах блестели серебристые нити. Но душа у нее осталась юной. Никто не поверил бы, что Эдне пятьдесят. А может, возраст просто не имел для нее значения и ни капли не тревожил. Проблема многих стареющих актрис в том, что они пытаются повернуть время вспять. Но к Эдне время отнеслось весьма благосклонно, и в ответ она не держала на него зла.
А главным ее природным даром была сердечность. Она радовалась всему, что видела, отчего хотелось постоянно находиться с ней рядом, купаясь в лучах ее радости. Даже Оливия при виде Эдны сменила привычную угрюмую гримасу на столь редкую улыбку. Они обнялись, как старые подруги – и они действительно ими были. Как я узнала тем вечером, Эдна, Пег и Оливия познакомились на полях сражений во Франции, где Эдна гастролировала с британской театральной труппой и играла в спектаклях для раненых солдат. Пег и Оливия ставили эти спектакли.
– А ведь где-то на этой планете, – заметила Эдна, – хранится снимок нашей троицы в полевом госпитале. Я бы многое отдала, чтобы еще раз взглянуть на то фото. Какие же мы были молодые! И какая ужасная у нас была форма – платья мешком без всякой талии.
– Помню ту фотографию, – кивнула Оливия. – Мы там жутко грязные.
– Мы всегда ходили грязные, Оливия, – возразила Эдна. – Поле боя, чего ты хочешь. Никогда не забуду, как там было холодно и сыро, в этой Франции. А помните, я делала себе сценический грим из кирпичной пыли и свиного сала? Я тогда очень боялась выступать перед солдатами. У них были такие ужасные раны. Помнишь, Пег, что ты мне сказала? Когда я спросила: «Как можно петь и танцевать перед этими бедными покалеченными мальчиками?»
– Я тебя умоляю, Эдна, – отмахнулась Пег, – разве упомнишь каждое сказанное слово.
– А я вот помню. Ты сказала: «А ты пой громче, Эдна. Танцуй веселее. И смотри им прямо в глаза». А еще ты сказала: «Не смей унижать этих храбрых ребят своей жалостью». Так я и поступила. Я пела громче, танцевала веселее и смотрела им прямо в глаза. Задвинула свою жалость поглубже и не унизила ею этих храбрых мальчиков. Но господи боже, до чего же было тяжко.
– Ты выложилась на всю катушку, – одобрительно кивнула Оливия.
– Если кто и выкладывался, так это вы, медсестры, – откликнулась Эдна. – Помню, у каждой дизентерия, обморожение, а сами твердят: «Выше нос, девочки! Зато гангрены нет!» Настоящие героини. Особенно ты, Оливия. Что бы ни стряслось, тебе все было нипочем. Я этого никогда не забуду.
После такого комплимента лицо Оливии вдруг осветилось до странности непривычной эмоцией. Веришь или нет, это было настоящее счастье.
– Эдна читала солдатам шекспировские монологи, – объяснила мне Пег. – Помню, поначалу я решила, что идея хуже некуда. Думала, парням будет скучно до зубовного скрежета. Но видела бы ты, как они радовались.
– Они радовались, потому что много месяцев не видели хорошенькой английской девчонки, – усмехнулась Эдна. – Помню, один крикнул: «Круче, чем в борделе!» И это после монолога Офелии. Лучшая рецензия в моей жизни. Помнишь тот спектакль, Пег? Ты играла Гамлета. Колготки тебе очень шли.
– Я не играла Гамлета, просто читала по бумажке, – проворчала Пег. – Я не обладаю актерским талантом, Эдна. И терпеть не могу «Гамлета». Ты хоть раз в жизни видела постановку «Гамлета», после которой не хочется пойти домой и сунуть голову в духовку? Я – нет.
– А по-моему, наш «Гамлет» вполне удался.
– Потому что мы его сократили, – сказала Пег. – Только так и следует играть Шекспира.
– А еще, как мне помнится, Гамлет у тебя получился дико жизнерадостный, – заметила Эдна. – Пожалуй, самый жизнерадостный Гамлет в истории.
– Но «Гамлет» не должен быть жизнерадостным! – вдруг вмешался Артур Уотсон. Вид у него был растерянный.
Все замолчали. Повисла неловкая тишина. Вскоре я узнала, что Артур всегда производил такой эффект на компанию. Стоило ему открыть рот, и самая оживленная беседа резко обрывалась.
Мы повернулись посмотреть, как Эдна отреагирует на глупое замечание своего мужа. Но та посмотрела на него с нежной улыбкой:
– Ты прав, Артур. «Гамлет» – совсем не веселая пьеса, но Пег привнесла в свою игру свойственную ей жизнерадостность и оживила весь сюжет. Он перестал быть таким унылым.
– О! – удивился ее супруг. – Что ж, тем лучше! Но что подумал бы об этом достопочтенный Шекспир?
Пег спасла положение, сменив тему.
– Шекспир перевернулся бы в гробу, узнай он, что мне позволили вылезти на сцену рядом с такой звездой, как ты, – заявила она Эдне, а потом повернулась ко мне: – Вивиан, если ты не в курсе, Эдна – одна из величайших драматических актрис своей эпохи.
Эдна ухмыльнулась:
– Ой, Пег, ты будто об эпохе динозавров говоришь.
– Мне кажется, Эдна, Пег имела в виду, что ты одна из величайших актрис своего поколения, – поправил Артур. – Она вовсе не намекала на твой возраст.
– Спасибо за прояснение, дорогой, – ответила Эдна без капли сарказма или раздражения в голосе. – И тебе спасибо, Пег, за добрые слова.
Пег продолжала:
– Эдна – лучшая шекспировская актриса, которую тебе посчастливится увидеть, Вивиан. Шекспир всегда давался ей особенно хорошо. С колыбели. Говорят, она декламировала сонеты задом наперед еще до того, как выучила слова в правильном порядке.
– По-моему, проще сначала выучить в правильном порядке, – пробормотал Артур.
– Пег, ты очень добра, – ответила Эдна, к счастью не обратив на мужа ни малейшего внимания. – Ты всегда так хорошо обо мне отзываешься.
– Надо найти тебе занятие, пока ты в Нью-Йорке, – объявила Пег, для убедительности хлопнув себя по ноге. – Могу дать тебе роль в одном из своих ужасных спектаклей, но они тебя совершенно недостойны.
– Нет такого спектакля, который был бы меня недостоин! Вспомни, Пег, я играла Офелию по колено в грязи.
– Эдна, ты просто не видела наши постановки. Поверь, по колено в грязи – это еще цветочки. К тому же я не смогу хорошо тебе платить – уж точно не по заслугам.
– Сейчас и в Англии мне вряд ли заплатят больше – даже если удастся туда вернуться.
– Тебе бы найти работу в театре поприличнее… – задумалась Пег. – В Нью-Йорке их полно; по крайней мере, так говорят. Сама-то я ни разу в них не была, но знаю, что они существуют.
