– У нее там, в кабинете, кофеварка, – зашептала она, показывая на закрытую дверь, откуда слышался голос Аксиньи, – только она никому не разрешает…
– Ничего, нам разрешит, – сказала Анна, – мы не уйдем, пока с ней не поговорим!
И решительно постучала в дверь.
– Ксюша, можно к тебе?
– Ну, что еще? – Тут Аксинья увидела Анну и вспомнила про выставку. – Извини, Анюта, у меня времени нет.
– Найдешь! – Анна вытащила у нее из рук телефон и нажала кнопку отключения. – Вот что, дорогая, сядь, постарайся сосредоточиться и ответь на мои вопросы. Скажи, пожалуйста, были у вашего музея какие-то связи с нижнетагильским музеем?
– Чего? – переспросила Аксинья. – С нижнетагильским? Не было ничего. Там что – музей есть?
– Еще раз подумай, – не отставала Анна, – это могло быть десять лет назад, не позже.
– Десять лет? – Аксинья округлила глаза. – Да ты смеешься, я тогда здесь не работала! Я тогда…
– Только не говори, что ты тогда еще в школу ходила! – отмахнулась Анна. – Я-то уж точно не поверю!
– Ну, знаешь… – нахмурилась Аксинья.
– Были у нас связи, – неожиданно раздался голос от двери. – Как раз десять лет назад выставка из того музея у нас была.
– Вероника Михайловна! – возмутилась Аксинья. – Не вмешивайтесь в разговор! Вы ничего не помните, вы имена и даты путаете!
– Это я сейчас даты путаю, а что десять лет назад было, я очень хорошо помню! – спокойно ответила пожилая дама. – Это я сейчас в зале сижу, за посетителями приглядываю, а тогда музей только открылся, и я как раз той выставкой занималась. Тогдашний директор был человек энергичный, увлекающийся, у него план был – с провинциальными музеями сотрудничать. Он как рассуждал? В Москву и Петербург люди из провинции приезжают, стало быть, шедевры в музеях увидят. А вот, к примеру, в тот же Нижний Тагил кто поедет? Если только по делам, в командировку. А музеи-то много где есть, картины там есть замечательные. Взять хоть Пермскую художественную галерею… так что договорились мы с тем музеем, как раз в апреле дело было, десять картин нам оттуда привезли. Точнее, одиннадцать. – Старушка прикрыла глаза, вспоминая.
– А потом что было? – Анна едва не дернула ее за рукав.
– Ну, что было, прошла выставка успешно, стали назад картины отправлять. Приехал из Нижнего Тагила человек, все документы пересмотрел, как, говорит, получается, что по документам картин десять, а у вас одиннадцать? Так и было, говорю, а он все по описи сверил, возьму, говорит, только по списку, а про эту последнюю картину ничего не знаю, понятия не имею, откуда она взялась, и вы, говорит, мне ничего лишнего не подсовывайте, а то потом неприятностей не оберешься. Я это на себя взять не могу.
– А вы что? – хором закричали Анна с Юлией.
– А что я? Директор распорядился картину ту в запасник отложить, пока с документами не разберемся. А потом дело как-то и заглохло, да и забылось.
– И где та картина? – голос у Анны прервался.
– Там и лежит. – Вероника Михайловна пожала плечами.
– Ведите нас туда! – приказала Анна.
– Это без меня! – отмахнулась Аксинья. – У меня дел полно, так что вы уж сами…
Они прошли через холл, где сидела теперь давешняя девица Акулина. То есть Анна с удивлением поняла при ближайшем рассмотрении, что это и не Акулина вовсе, только волосы такие же длинные, черные, свисают, как два вороновых крыла, да глаза разрисованы, как у вампира в кино.
Анна остановилась и помотала головой, испугавшись, что у нее что-то с глазами. Но нет, Вероника Михайловна тоже прищурилась и спросила удивленно:
– А вы кто, девушка?
– А я вместо Акулины, ей к зубному надо, у нее вот такой флюс вздулся вдруг! – затараторила девица. – Так что я вместо нее посижу, все равно посетителей нет.
Вероника Михайловна нахмурилась, но потом, очевидно, вспомнила, что она тут не директор, ее дело – за посетителями приглядывать, а с персоналом пускай директор разбирается.
Анна хмыкнула – надо же, девицы похожи, как из одного инкубатора. Эта Акулина и так страшная была, как смертный грех, то есть сама себя такой делала, а уж тиражировать-то такое и вовсе глупо. Ну, не ее дело…
Вероника Михайловна открыла дверь и пропустила подруг в хранилище.
Хранилище представляло собой просторное полутемное помещение, в котором находилось полтора десятка выдвижных стеллажей, каждый из которых можно было выдвинуть по направляющим на середину комнаты. Там, на свободном месте, стоял металлический стол, наводящий на неприятные мысли о морге.
– Вот здесь мы храним весь наш музейный фонд! – проговорила Вероника Михайловна с такой гордостью, как будто была, самое меньшее, главным хранителем музея. – Очень удобное хранилище, картины хранятся здесь не скатанными в рулон, а прямо на подрамниках, это способствует более долгому сохранению красочного слоя. Когда нам нужна какая-нибудь картина, мы выдвигаем соответствующий стеллаж. И освещение здесь минимальное, мы включаем верхний свет, только когда нужно осмотреть определенную картину…
Она нажала на стене у входа кнопку, негромко загудел электромотор, и один из стеллажей выдвинулся на свободное место. Внутри стеллажа были в несколько рядов расставлены картины на подрамниках.
– Так… та лишняя картина должна быть здесь…
– Надо же, как вы все помните! – восхищенно проговорила Юлия.
Вероника Михайловна ничего не ответила. Она ловко перебрала несколько картин и вытащила нужную, положила ее на металлический стол и включила подвешенную над ним яркую лампу.
Юлия склонилась над столом, чтобы лучше разглядеть картину.
На ней был изображен густой темный лес. Не сразу Юлия заметила, что из переплетения ветвей выглядывает человек, женщина в косматом лисьем малахае, с каким-то странным ожерельем на шее. Эта женщина была частью леса, частью дикой природы, такой же важной и естественной частью, как деревья, звери и птицы. И еще… лицо этой женщины показалось Юлии знакомым.
– Шаманка, – проговорила за спиной у Юлии Вероника Михайловна.
– Что? – переспросила девушка, заглядевшаяся на картину. На какой-то миг она забыла, где находится. Она как бы перенеслась в густые темные заросли, казалось, еще минута – и она заблудится, затеряется среди них, не найдет обратной дороги…
– Эта картина называется «Шаманка», – пояснила Вероника Михайловна. – Видите, она одета в традиционное одеяние шамана, сшитое из звериных шкур, и на шее у нее ожерелье из волчьих зубов.
– А ведь это – она, Лидия! – проговорила вдруг Анна.
Теперь и Юлия заметила удивительное сходство лесной женщины с первой женой Антона.
– Все ясно, – проговорила она, отстранившись от картины, чтобы снова не подпасть под ее гипнотическую власть. – Лидия попросила Черепова записать «Мадонну дель Пополо» какой-нибудь мазней, но он не удержался и написал ее портрет. Да и выполнил работу от души, во всю силу своего прежнего таланта. Потом эту картину включили в число работ, которые отправляли на выставку в Петербург. Поэтому картин и оказалось не десять, а одиннадцать.
