Начальник сыскной полиции Одессы Г. В. Гиршфельд направил телеграмму своему ростовскому коллеге Афанасию Полупанову с просьбой об аресте Папаянца. Ростовцы перерыли все домовые книги — фамилия Папаянц нигде не встречалась. Зато некто Бабаянц владел в соседней Нахичевани бакалейной лавкой. По данным пристава 7-го участка, был замечен в связях с местной босотой.
Полупанов направился с облавой к Бабаянцу и сорвал джекпот: в доме у бакалейщика на топчане растянулся одесский марвихер, а с ним еще пара известных нахичеванских «кукольников» — Микиртич Маркарянц и Агоп Меликьянц. Всю компанию сграбастали и скопом отправили в Одессу на свидание с Гиршфельдом.
Однако не монетами, банкнотами и марками едиными жили мошенники. Занимались они и производством разнообразной контрафактной продукции. В первую очередь одной из самых популярных в табачной столице империи — табака.
На 1911 год в Ростове официально функционировали сразу 5 табачных фабрик: турецкоподданных Ахиллеса и Ивана Асланиди (после переезда они обосновались на углу Степной и Кузнецкой), торгового дома «В. И. Асмолов и Ко» (угол Скобелевской и Казанского), Товарищества Я. С. Кушнарева (на Пушкинской), Ростово-Донского товарищества (угол Скобелевской и Таганрогского, бывшее здание фабрики братьев Асланиди), Шлема Файермана (на Воронцовской, буквально во дворе старообрядческого Покровского храма).
Однако существовало еще и множество подпольных папиросных мастерских с крошильными станками и гильзовыми машинами. Краснушники подламывали вагоны с табаком на железной дороге или в порту, поставляли его нужным блатер-каинам. Те переправляли подпольным цеховикам. В тайных мастерских крошили табак и набивали им гильзы. Готовую продукцию коробейники реализовывали вразнос.
Весной 1910 года на окраине Ростова, ближе к Нахичевани, выявили целую сеть подобных цехов. В доме мещанина Максимова накрыли фабрику с крошильными станками и ворованными мешками с листовым табаком. Персонал, работающий в поту и пыли, даже не заметил полицейской облавы.
Во время Гражданской войны обыватели перешли на натуральный обмен и надолго потеряли интерес к нестабильным ассигнациям. В первые советские годы дензнаков различных властей было так много, что фальшивомонетчики просто остались без работы — не было надобности в «медвежьих деньгах», когда обесценившиеся бумажки таскали мешками. Тем более по Уголовному кодексу РСФСР от 1922 года (статья 85) за подделку банкнот и ценных бумаг фальшивомонетчикам без вопросов светила «высшая мера социальной защиты». Участвовать в тяжком преступлении против порядка управления рисковали лишь единицы.
Кот в мешке
Особую роль в жизни воровской хевры играли скупщики и сбытчики краденого. Без них пропадал весь смысл деятельности босой команды, не умеющей торговать, а только воровать. Задачей вора было урвать свою долю — мотю, которая в большинстве случаев выражалась в «натурпродукте»: барахло (одежда), колеса (обувь), рыжье (золото), бимбер с висячкой (часы), платки, мануфактура и т. п. Для собственных нужд ему это вряд ли пригодилось бы, да и часть доли в денежном выражении следовало отдавать в общак. Поэтому приходилось прибегать к услугам укрывателей краденого и его сбытчиков — «мешков», которые монетизировали добычу. Позднее их стали называть барыгами. На Богатяновке такие водились в изобилии.
Недолог век честного бродяги. Слабеет рука, тускнеет глаз, барахлит ливер, от частых путешествий «за Бугры» и бескомпромиссных схваток с дубаками и капелюжниками уже к 40 годам отвязный жиган превращается в разбитого старика. Если повезло выйти в мазы или «боги», то относительно спокойная старость обеспечена, но ежели судьба оказалась не столь благосклонной, мазурику, не привыкшему и не умеющему работать, приходилось самому заботиться о пропитании и крыше над головой. Поэтому для дальновидных ростовских босяков пределом мечтаний было обрести собственный домик на родной Богатяновке (или в других районах «тортуги»), чтобы сдавать его под притоны, хазы, игорные дома или склады для краденого товара.
Игорные дома, как правило, устраивали в гостиницах мелкого пошиба и меблированных комнатах. Наиболее известными из них были гостиницы-притоны «Великая Россия» Николая Кийкова (угол Таганрогского и Старо-Почтовой) и «Метрополь» Семена Авдеева. Здесь отчаянно рубились в «шестьдесят шесть», «вертушку», «зернь», «девятку». В первой мастерами считались профессиональные каталы Лев Ратновский и Израиль Сохнин. Они платили владельцу по 3 рубля за вечер и играли до упаду. Устраивали даже соревнования по игре в «шестьдесят шесть» и пр.
В «Метрополе» властвовали шулеры Борис Песчанкер и Болеслав Бржецкий (Колька Монах). Владельцы притонов также не брезговали скупкой краденого и приютом для незарегистрированных проституток.
Скупщики краденого особенно ценились как финансовая база «тортуги». Вспомним официантку Аню из вагона-ресторана в культовом фильме «Место встречи изменить нельзя»: через нее шел основной канал сбыта награбленного, и в банде «Черная кошка» она была на особом положении, имея равный голос на толковище.
Появившись на юге России, слово «блатер-каин» стало распространяться по стране, изменившись в Центральной России до созвучного «блатокай» или «блатак», а севернее, в Петербурге, оно редуцировалось до маклака. Там же встречается и вариант «мешок», так как именно мешок был неизменным атрибутом перекупщика. В словаре Даля маклак означает следующее: «сводчик, посредник при продаже и купле; маклер, маяк, прах, прасол, кулак, барышник, перекупщик, базарный плут».
Всеволод Крестовский так писал о них: «На всем пространстве этих двух улиц, от Толкучки до Глазова, вы встретите отчасти странные личности, то в чуйках, то в холуйских пальтишках, то отставных солдат с ворохом разного старого платья, перекинутого на руку. Эти странные личности, с пытливым, бойким и нагло-беспокойным, как бы вечно ищущим, взглядом, называются „маклаками“, или „барышниками-перекупщиками“… На театральных площадках, где несколько маклаков стараются перебить друг другу товар, дело иногда доходит до такой запальчивости, что они, подхватывая выносимую им добычу, вырывают ее друг у друга из рук, ломают часы и театральные трубки и рвут платки пополам. Дело зачастую доходит до драки, а внакладе остается все-таки мазурик, у которого вырвали и перепортили добытую им вещь. Маклаки постоянно находятся в тесных и непосредственных сношениях с тем теплым людом… и эксплуатируют этот люд самым бесчеловечным образом. У тех и у других очень много общего, и, между прочим, этот взгляд, по которому вы очень легко можете признать маклака и мазурика. Таковой характер взгляда вырабатывается жизнью и промыслом, которые ежечасно подвержены стольким превратностям всяческих случайностей».
Ростовские блатер-каины имели обширные связи среди торговцев, а лучшие из них и вовсе выходили в легальные негоцианты — предел мечтаний любого мазурика. Через барыжные каналы сбыта и сеть прикормленных бабаев (ростовщиков и ломбардщиков) тяжкий труд воров и грабителей монетизировался и, по сути, отмывался.
Зачастую в домах крупных блатер-каинов находились не только склады наворованного, но и работали целые подпольные скорняцкие и портняжные цеха по перешивке шуб, меховых изделий, костюмов, платьев для последующей чистой перепродажи.
