«Дядину дачу» перестраивали, увеличивая персонал. К 1870-м годам персонал увеличили до семи, а к началу Первой мировой войны, после очередной реконструкции, когда первыми появились так называемые левый и правый глаголи (помещения в виде старославянской буквы «Г»), а затем, вероятно, трехэтажное здание и пристройка в виде средней палочки к «Е», — насчитывалось уже 13 человек. Что также было крайне мало, ибо, по нормам Главного тюремного управления империи, полагалось иметь одного надзирателя на 13,7 арестанта.
Тогда же острог стал именоваться Центральной тюрьмой (Ростовским централом), и в нем, по проекту городского архитектора Николая Соколова, отстроили Сергиевскую церковь, ктитором которой стал известный купец Федор Дутиков. Тоже негоциант, не чуждавшийся мазуриков. Именно в его бане на Большом проспекте частенько собирались налетчики для раздуванивания слама (дележа добычи). Хотя, безусловно, его степенство в барыгах не значился — просто честно и добросовестно мыл почтенную публику.
На Острожной же площади даже в пореформенный период периодически практиковали официальные казни. В том же 1866 году там казнили участников шайки, совершившей годом ранее нападение на имение помещиков Андреевых и убившей старого хозяина. Во исполнение конфирмации командующего войсками Одесского военного округа, при огромном стечении народа были расстреляны главари шайки Иван Грабенко и стрелец савотейный Гаврюшка Власенко-Басенко. Остальных пятерых налетчиков, приговоренных к лишению прав состояния и ссылке в каторжные работы, посадили на телегу и провезли по Ростову с деревянными табличками «Грабитель» на груди.
По данным тюремного ведомства, в 1900 году в ростовской тюрьме «цинтовались» (отбывали наказание) около тысячи заключенных. Из них 670 человек отбывали наказание за кражи, 117 — за кражи со взломом, 63 — укрывательство краж, 32 — прошение милостыни, 20 — конокрадство, 18 — разбой, 15 — изнасилование и растление, 14 — нанесение тяжких телесных повреждений, 13 — покушение на грабеж, 12 — убийства, 10 — мошенничество, 7 — фальшивомонетничество.
Александр Маланкин в книге «В государевых тюрьмах» отмечал, что распорядок дня арестантов утверждался градоначальником и распределялся следующим образом: в 7 часов утра подъем, туалет, уборка постели, утренняя молитва. В 8.00 содержавшиеся в общих камерах переводились из ночных каморок в дневные помещения. Днем они не выпускались в помещения, предназначенные для содержания ночью. Затем шла утренняя поверка, выдача хлеба и кипятка. С 8.30 до 10.00 сидевшие в одиночных камерах выводились на прогулку во двор, с 10.00 до 12.00 им на смену выводились лица, содержавшиеся в общих камерах. На прогулку заключенные выходили по желанию. С 12.00 до 13.30 все обедали, затем отдыхали. С 14.00 до сумерек поочередно выводились на прогулку те, кто размещался в одиночных камерах. В 16.00 все получали кипяток для чая, затем до 19.00 осуществлялся прием писем, прошений и заявлений. В 19.00 все заключенные ужинали. В 20.00 производилась вечерняя поверка и все, кто находился в общих камерах, переводились в ночные каморки. В 21.00 назначался общий отбой.
Одиночные камеры полагалось освещать до 21.00 вечера. Управляющий Домом мог, однако, позволить заключенному пользоваться собственной лампой или свечой.
В баню (ванну) арестанты выводились в следующем порядке: мужчины по четвергам и пятницам с 13.00 до 17.00, женщины — по субботам с 15.00 до 18.00. По воскресеньям и в праздничные дни, а также накануне их проводились богослужения.
Содержание в чистоте носимой одежды и обуви, уборка постели, а для содержащихся в одиночной камере также и уборка этой камеры входили в обязанность каждого заключенного.
Заключенным запрещалось заниматься пением и музыкой и не разрешались всякого рода игры (в карты, кости, шашки и прочее), а также шум, крики, свист, громкие разговоры и вообще действия, нарушавшие спокойствие и благочиние.
От них требовалось во время заключения по возможности сохранять в своей наружности тот вид, который они имели при взятии под стражу. С этой целью носившим усы, бакенбарды и бороду не разрешалось стричь и брить их, а не носившим — отпускать.
За содержанием арестантов следило созданное императором Александром I Общество, попечительное о тюрьмах. Его комитеты снабжали арестантов пищей, одеждой, бельем, обувью, книгами, устраивали при тюрьмах больницы, церкви, организовывали обучение малолетних, мастерские для занятия арестантов работами. Закрепленные за местами лишения свободы члены комитетов Общества вникали во все сферы деятельности тюремной администрации, из-за чего нередко возникали конфликты, для решения которых порой приходилось прибегать к содействию высокопоставленных лиц вплоть до самого императора.
Достаточно либеральное отношение к арестантам выражалось и в том, что в российских тюрьмах из-за вечной нехватки средств на содержание издавна существовал обычай впускать в тюремные камеры всякого, кто хотел лично оделить арестантов провизией, вещами и деньгами. Естественно, что этим зачастую пользовались подельники мазуриков, снабжавшие угодивших за решетку босяков средствами для подкупа надзирателей и конвойных стражников. В том числе и из-за этого число побегов из ростовского острога было внушительным.
Впоследствии эту практику отменили, введя вместо нее кружечный сбор: у входа в острог устанавливались кружки, куда все желающие могли бросать деньги. Эти деньги (и передаваемые благотворителями надзирателям продукты) использовались для награждения лиц, освобождавшихся из-под стражи, поведение которых в тюрьме не вызывало нареканий.
В конце 70-х годов XIX века содержание каждого заключенного в остроге обходилось в сумму около 230 рублей в год. В полицейских участках — 7 копеек в день на питание и три раза в сутки кипяток.
Годовое жалованье надзирателя централа составляло к концу XIX века в среднем 151 рубль, что примерно соответствовало заработной плате квалифицированного рабочего. При этом четверть из этой суммы он вносил в страховую кассу тюрьмы с правом получения накопленной суммы по окончании контракта.
Англичанин Джордж Кеннан, исследовавший российские тюрьмы в начале XX века и опубликовавший книгу «Жизнь политических арестантов в русских тюрьмах», писал: «Во всей империи 884 тюрьмы. Номинально все они находятся под одним управлением и подлежат одним и тем же законам и правилам, и между тем трудно было бы найти двадцать тюрем, которые бы управлялись одинаковым образом в продолжение трех лет. Те права, которыми пользуются заключенные в одной тюрьме, не существуют в другой; в одной строгость есть общее правило, в другой — только исключение; иных заключенных закармливают, другие содержатся впроголодь; в одном месте нарушение правил не влечет за собой ничего, кроме выговора, тогда как в другом подобное же нарушение наказывается двадцатью ударами розог по обнаженному телу. Везде беспорядок, противозаконные действия, произвол и более или менее полное отсутствие всякой системы. Причин этого положения дел много, но самые главные следующие: во-первых, самые законы чрезвычайно трудно применимы на практике и полны противоречий; во-вторых, управление тюрем распределено между громадным количеством лиц и административных органов, отношение которых друг к другу не организовано правильно; в-третьих, многие русские административные лица склонны решать дела и поступать согласно не с законом, а с тем, что они считают лучшим в данное время или наиболее соответствующим видам высшего начальства; и в-четвертых, крайне низкий уровень административных способностей и нравственности громадного большинства лиц тюремной администрации, в которую невозможно привлечь более порядочных людей при том ничтожном окладе, который они получают».
