Уже с подачи Тусузова-Тусузяна 25 апреля 1917 года в клубе приказчиков был организован официальный съезд «раскольников». На нем под свист и овации сознательные деловые единогласно решили организовать Общество помощи бывшим уголовным Ростова и Нахичевани, призывавшее под свои знамена всех желающих расстаться с позорным прошлым. Здесь же был озвучен призыв к таганрогским коллегам хотя бы временно ради революции отказаться от воровства. Составлена телеграмма самому министру юстиции Александру Керенскому о том, что, мол, ростовские урки за революцию, поэтому, мол, и решили бросить воровать.
Телеграмма наделала много шума в стране. Ее растиражировали все либеральные газеты. От Керенского пришло приветствие обществу. Ростовцев поддержали петроградские «расстриги», написавшие в ответ: «Товарищи вожди ростовских уголовных! Нас неизмеримо обрадовала ваша соорганизованность. Мы, петроградские бывшие уголовники, также по вашему примеру организовали общество. Имеем устав, издаем журнал…» В Москве на Хитровом рынке в кабаке «Каторга» собрались местные раскольники, поскандалили, но также приняли резолюцию о полной поддержке ростовцев.
Интересно, что дальше приветствий в других городах России дело не пошло. Ни в Одессе, ни в Петрограде, ни в Москве. Только Ростов широко шагнул «кеглей» (ногой на байковом языке) в революцию.
Во главе общества встал сам Николка Дубарь, а его секретарем был назначен известный магазинник Дмитрий Белецкий (по прозвищу Дикохт, что на уголовном жаргоне тех лет означало голод; в марте 1915 года он прославился кражей целой партии ремней из магазина Ошеровской). В состав правления были включены «расстриги»: Кривошеин, Корнеев, Ершин, Леонтьев, Балуев, Пришко, Семенов, Кириченко, Кенко, Симаньянц. С председателем и секретарем выходило 12 человек — как присяжных в суде. От греха подальше казначеем общества сделали комиссара судебно-уголовной милиции Николая Киселева.
Под гул одобрения и непроизвольного хождения «по музыке» на первом же заседании был единогласно принят устав общества. В принятом ими «Воззвании» говорилось: «Цель общества — временная денежная поддержка своих членов в их первых шагах на новом пути и определение на должности и работы».
Главным для Общества было: трудоустройство бывших уголовников, отошедших от воровской жизни (в том числе и тех, кто освобождался Временным правительством с каторги и без тюрем), устройство малолетних преступников в приюты и ремесленные училища, борьба со скупкой краденого, организация лекций, концертов, спектаклей для материальной поддержки общества и прочее. Показательным являлся пункт «борьба с преступлениями способами, определенными собранием членов Общества». Конкретизировать сие не стали, ибо у ростовской братвы всегда были собственные методы влияния на строптивую хевру. Тусузян об этих методах предпочел не слышать. Зато поинтересовался у профи, какие запоры ростовские медвежатники не могут открыть. Те честно поделились с духовным наставником, что пока еще не научились взламывать двери, закрытые изнутри длинным, через всю дверь, болтом (засовом), закрепленным через петлю длинным штырем. Спустя несколько лет, когда кто-то попытался ограбить дом родственников Тусузова, только описанный профи запор помог предотвратить это преступление.
Процедура вступления в Общество была на редкость проста и неприхотлива. Неофит вставал под портретом министра юстиции Александра Керенского, словно под икону, и давал честное слово никогда больше не возвращаться к преступному прошлому. После чего получал 500 рублей из суммы пожертвований, продовольственный паек, рекомендацию на получение работы и братское уверение в том, что в случае нарушения клятвы его ждет жестокая месть остальных членов.
Казалось бы, для чего столь неоднозначным людям непременно нужно было заявить о себе официально? Не проще ли было тихо отойти от дел и не светить примелькавшейся на судах и в полиции физиономией перед обывателями?
В том то и дело, что ростовским блатарям необходимо было гласно легализоваться. Примелькавшиеся жиганские лица на базарах и в магазинах в нервные военно-революционные времена просто вызывали желание побить их чем ни попадя без дополнительных вопросов. Поэтому одним из первых обращений Общества к властям было требование к начальнику милиции Калмыкову оградить сознательных деловых от преследования мещан. Обыватели были зело злы на мазуриков. К примеру, 26 мая 1917 года известный ширмач Васька Макеев, срубив шмеля в толпе у магазина «Скороход» на углу Чехова и Большой Садовой, бросился бежать. За ним мгновенно рванула толпа с дрекольем. Ее опередил некий прохожий, уложивший ширмача в упор из своего револьвера. Анонимный доброхот под одобрительный гул покинул место триумфа, никто его разыскивать даже не стал. Немудрено, что под сурдинку подобная участь могла ожидать и раскаявшихся уркачей.
Возникла парадоксальная ситуация: легендарное ростовское ворье, гроза империи, творцы облика Ростова-папы начало апеллировать к обществу с требованием (!) признать его полноправным членом этого самого общества в обмен на прекращение преступной деятельности. Где еще такое можно было увидеть, как не в Ростове?
Калмыков пообещал заступиться, но призвал воров в свою очередь навсегда забыть прежнее ремесло, ибо «свергший самодержавие народ от мелкого паразита тем более пуха не оставит». А для того, чтобы показать, как хевра прониклась новыми веяниями, пусть назавтра организуют первомайскую демонстрацию, а дезертиры пусть не боятся вернуться в свои отряды.
Кстати, обещание Калмыков сдержал — его студенты отбили у толпы несколько проворовавшихся уркаганов, над которыми разгоряченные ростовцы хотели было совершить самосуд.
1 мая 1917 года произошло и вовсе немыслимое: в Ростове на Большой Садовой прошла единственная в отечественной истории официальная демонстрация уголовников под революционными лозунгами и российским триколором. От Софийской площади (на меже между Ростовом и Нахичеванью) по Большой Садовой шла удивительная толпа в несколько сот человек характерной варнацкой наружности с характерными узнаваемыми «богатяновскими» физиономиями. Впереди под триколором важно шествовал молодой помощник присяжного поверенного Тусузов, ставший в одночасье героем как по ту, так и по эту сторону баррикад. Толпа вальяжно шествовала к Городскому дому, держа над собой транспарант: «Товарищи уголовные! Откажемся от своего преступного прошлого!» Исполняемая под гармошку фиксатым дядей «Марсельеза» закругляла абсурдистскую «пастораль».
У пересечения Покровской площади и Богатяновского спуска (характерное совпадение) в толпу уголовных вливается другая группа митингующих. Это девицы с Восточной улицы — квартала красных фонарей Ростова. У них в руках плакаты «Долой еженедельный медицинский осмотр — насилие над женщиной. Женщина тоже человек!»
Объединенная толпа подходит к Городскому дому, где ее встречает начальник городской милиции Павел Калмыков, председатель Ростово-Нахичеванского совета рабочих и солдатских депутатов азовский мещанин Петр Петренко и городской голова частный поверенный Борис Васильев (все меньшевики).
Зато городской голова Васильев торжествовал — нигде и никогда в мире еще не было, чтобы отпетая босота добровольно и массово сложила с себя уголовное ремесло и вернулась к мирному труду. «Спасибо вам, господа (на «господах» толпа бурно заржала и зарукоплескала), что вы в такой великий день пришли сюда, на площадь!» — соловьем заливался Васильев, пообещавший материальную помощь «расстригам».
