В голове Рифата роились различные предположения о благополучном исходе этой затеи. «Зачем прыгаем, может, отказаться? Нет, мужики не поймут. Была не была! Решено, как вывалюсь, так и зажмурюсь. Ну и слова на языке вертятся. Зажмурюсь!» Ефим выглянул наружу, как будто уронил что-то невзначай и теперь определяет место падения. Поднял палец вверх, сигнализируя пилоту, что все хорошо, готов к прыжку, а тот, улыбаясь, пытался докричаться до инструктора. Зря! Переговариваясь, Ефим отвлекся и убрал руку с плеча Рифата. Как цепной пес, почуявший легкую добычу, резким движением он выстрелил правой ногой, увлекая свое грузное тело в пучину. Рано же! Еще не занял нужного положения для прыжков, еще пилот не перевел двигатель на малые обороты. Рифат не слышал проклятий, несшихся ему вслед, методично отсчитывая вслух: 521, 522, 523, кольцо, и с яростью дернул его, да так, что тросик, вытянувшийся полностью, хорошенько прошелся по лицу, оставляя жгучую боль от брови до подбородка. Вовремя закрыл зенки. Додумать о последствиях он не смог по причине провала и последующего за ним хлопка, совпавшего с навалившейся враз тяжестью. Она как пришла быстро и кратковременно, так и прошла быстро. Неужели открылся парашют? Похоже, открылся! Что дальше? А-а, осмотреть купол, вроде дыр нет, стропы не порваны, не перекручены. Так, отсоединить тросик страховочного прибора от запаски, который должен сработать на четырехстах метрах. Почему один? Где все? Навалившаяся вдруг тишина сменилась звуком удаляющегося АН-2.
«Правда, а где остальные? Неужели забоялись прыгать? И я один такой крутой десантник?» Ну наконец-то, три купола последовательно раскрылись, как одуванчики поутру, белыми шапками, прорезая голубую гладь безбрежного небесного океана, выстроившись волшебными ступеньками лестницей в небо, отражая и играя бликами ярко светившего солнца.
Женька деловито обезвредил запасной парашют и уже определял свое движение относительно земли, как вдруг в непосредственной близости услышал сначала матерные частушки, а потом увидел и захмелевшего от счастья Саню. Метил он прямо в купол Женьки. Дебил!
– Саня, вправо, бери вправо! – Женька орал что есть мочи, налегая всеми силами на свои левые стропы. Влетит же, и свалимся вместе кубарем. Какой же все-таки дебил! – Саня, резче давай, вали вправо, резче!
Каким-то чудом столкновения удалось избежать, буквально метр разделял парней от катастрофы, неистовые похабные песни сменились гробовым молчанием.
– Орлы! Как вы? – Брат Никодим, болтаясь, как не нужный никому мешок с гнилой картошкой, чуть ниже и левее, пытался развернуться по ветру. – Скоро земля, нужно успеть подготовиться к приземлению. Несет изрядно, по-видимому, ветер все же усилился.
– Нормально! – Тоже оценив сложившуюся обстановку, Женька напряженно думал о другом. Он никак не мог натянуть под зад перемычку сиденья подвесной системы парашюта. Область паха, стянутая лямками, болела уже по-настоящему. Пальцы в перчатках задубели, морозец на высоте нехило пробирал сквозь унты и летную форму.
«Быстрее бы приземлиться, а то останусь без причиндалов, никому не нужен герой без мужского достоинства, разве что правительству, им и такой сойдет, чтобы тешить свое самолюбие и значимость. На фига затягивался, знал бы, что выйдет так, оставил бы ремни ослабленными. Эх! И спиной лечу, нужно разворачиваться, и как можно скорее! Быстрее, урод, поторапливайся! Быстрее!» Сугроб снега нежно принял тело измученного Женьки, нижние стропы удалось вытянуть непослушными руками почти до кромки купола. Пальцы потеряли всякую чувствительность. «Без яиц и пальцев! Зашибись! Получил удовольствие! Красавчег! Поднимайся, чего разлегся, не на пляже. Нужно отстегнуть подвеску, может, хоть что-то сохраню целым. Как любят высказываться врачи, помощь, оказанная пострадавшему своевременно, лишь отодвигает чуть дальше фатальный исход…» Пальцы появились, зашевелились. Так, уложить парашют в сумку, где она? На месте, вывалилась из-под запаски.
– Женька! Помогай!
Рядом разыгрывалась трагедия с элементами уличного шапито. Саня, распластавшийся на снежном поле, лежа на животе, подмяв под себя запаску и влекомый наполнившимся от нестихающего ветра парашютом, периодически заныривал с головой в снег, отчего напоминал беременную самку дельфина. Летел, не разбирая дороги, на всех парусах к видневшемуся вдалеке лесу, оставляя за собой проторенную телом борозду. Женька бросил свое занятие по собиранию парашюта и понесся сломя голову к другу. Необходимо было успеть встать на пути этого распластанного заезжего бременского музыканта, так вычурно владеющего народным фольклором. Сколько же у него в запасе этих частушек? И почему сейчас не поет?
Проваливаясь по пояс, прилагая недюжинные усилия, Женька самоотверженно прорывался наперерез, скрадывая расстояние до Сани, но силы покидали, уходили в стылую землицу, уснувшую под спудом белого одеяния, каждый шаг или скок давался все тяжелее и тяжелее. Вот и Санин купол мимо проехал, увеличивая скорость от нахлынувшего некстати порыва ветра. Нет, не достать! Далеко! Бедный Саня, выныривая из снежной пелены, уже в который раз бросался только обрывочными непонятными фразами. И все-таки, сделав восхитительное танцевальное па, Саня затормозил…
У входа в пункт общественного питания, мило беседуя с водителем пазика, стояла раскрасневшаяся на морозе Ольга Павловна. Саня невольно приревновал ее к Носатому, попросив шофера «буханки» тормознуть напротив открытой дверцы автобуса.
– Ольга Павловна! Здравствуйте! Марс живой и в полном здравии. Как съездили? – Он не сводил глаз с водителя пазика, строго и с укором осматривая его комплекцию. – Отдать получится только после обеда, нам нельзя передвигаться по городку без сопровождения.
– Знаю, Александр Валерьевич, и вам здрасте! Вы кушайте, не торопитесь, я подожду! – Ольга Павловна, в тоненьком, ладно облегающем пальто, повязанном бирюзовым шарфиком, засмеялась и показалась еще прекраснее. Смущенно поправила челку, смахнула пролетающие снежинки.
– Может, с нами отобедаете? – Саня нехотя принял вежливый отказ и догнал собратьев у столовой.
Водитель автобуса ему определенно не нравился. Вот так улетишь черт знает куда, мир спасать, вернешься, а эти уже и с бабой твоей в одной постели, и в домашних трико разгуливают по квартире и из свадебного сервиза, подаренного твоими родителями, грязными пальцами вылавливают самые жирные куски. В морду бы дать! Нельзя! Ну, даст бог, поквитаемся, когда вернусь!
Разморенные сытым обедом, ребята дружно клевали, норовя при случае расшибить себе носы о спинку передних сидений. Водила гнал – то резко ускоряясь, то неожиданно резко притормаживая, отчего Сане с Ольгой Павловной приходилось невольно прижиматься друг к другу, особенно при крутых поворотах. Еще перед выездом Саня подсел к ней, надеясь сказать о многом, поговорить, но обеденные котлеты, взявшие большую часть энергии на переваривание, не настроили должным образом на любовный диалог. Так и ехали, молча, впрочем, иногда, на изгибах дорог, приходилось приобнимать Ольгу Павловну, на пионерском расстоянии, держась за поручень кресла, чтобы не свалиться самому и не допустить порчи красоты любимой женщины. Выглядело это вполне прилично и естественно. Смотрела она на него без укоризны, а, наоборот, даже ласково, но потом все же отвернулась к окну, с загадочной улыбкой на устах.
