– Батюшка, простите. – Брат Никодим собрался было задать вопрос, но отец Иероним ласково его перебил:
– Знаю, что спросить хочешь. Я это, не сомневайся!
Старик коротко напомнил Никодиму некоторые подробности его покаяний и помыслов. Этого точно никто другой знать не мог, исключено.
– Дорога тебе выпала нелегкая, дальняя, а вот по-христиански ли поступаете, не задумывался? Убивать летите божьих тварей, я тебя на это не благословлял.
– Дык, батюшка, не успел я к вам. Собираться быстро пришлось. – Бледность брата Никодима в полутьме наполовину обесточенной станции выделялась как бельмо на глазу слепца. Помолиться не получалось, только начнешь Иисусову молитву, Господи Иисусе Христе, так невидимая сила закрывала сердце, затворяла уста, правая рука наливалась тяжестью, не позволяя осенить себя хотя бы крестным знамением.
– Не благое это дело, Никодим. Противное Богу! Мысли твои дурные, бесовской волей поражены, думаешь, чернецы Ослябя и Пересвет, на поле Куликовом полегшие, по указке Варфоломея тоже во благо на бой шли? Ошибаешься. Убивать себе подобных не по-христиански, не по-людски! Вспомни! «Не убий ближнего своего!» Ладно бы, в храме, да с молитвой на битву духовную подвизался, еще понять можно и нужно, а тут сам со своей сворой летишь убивать ни в чем не повинных тварей, дело рук Божьих. Поворачивай назад, прекрати это кровавое действо, негоже будущему монаху брать в руки оружие, марать их в крови. Они же, как младенцы, неразумны, чисты, поддались силе бесовской – и что, сразу топить в омут, как котят? Поворачивай, говорю, а то прокляну до двенадцатого колена! Не доживут твои сродники даже до отроческого возраста, вымрут как мухи.
Не ведал старец, что левая рука брата Никодима легла на кнопку включения полного штатного освещения. Посторонился бы, поди, тогда взывать так яростно к правде Божьей, и на тебе, осветило скрытое схимой лицо старика. Недобрые, нечеловеческие, звериные глаза блестели под накидкой, и этот невыносимый запах. Вонь, проникающая в самый мозг, серой разъедая изнутри череп. «Это же сера!» – наконец понял командир, и молитва полилась рекой в застывшее сердце, как небесная благодать, снисходящая на души праведников: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя грешнаго…».
– Изыди, бесовское отродье, сгинь! – твердо, с полным пониманием, что перед ним не отец Иероним, Никодим смог перекреститься, тут и ноги сбросили оковы. – Кто ты?
– Ишь ты, догадался. Я тот, кто заберет твою душу, безумец. Тот, кто не даст тебе и минуты упокоения, терзающий и смеющийся. Твоя вечная погибель! – Капюшон схимы оказался отброшен, и перед братом Никодимом предстало нечто ужасное, не поддающееся описанию. Смерть, со всеми своими атрибутами, у которой волосы, как змеи, кишащие в брачный период, извивались, ниспадая до плеч, покрывая белесыми прядями сморщенную полуистлевшую главу, хищный оскал беззубого рта студил тело.
– Командир, что стряслось? – Женька выскользнул из люка капсулы, потягиваясь и зевая.
Хватило мгновения, чтобы старуха с косой исчезла, как и не бывала в помине, растаяла без следа, растворилась, ничего не осталось.
– Лица на тебе нет, заболел? Нужно отдохнуть тебе, Никодим. Жалко, Рифат не с нами, он бы сумел тебя поставить быстро на ноги. – Женька с участием разглядывал командира.
– Ты ничего такого сейчас не видел? – Брат Никодим задал вопрос больше для проформы.
– Что я должен был лицезреть? – не совсем интеллигентно переспросил Женька.
– Да так, ничего. Когда твое время смены?
День двадцать восьмой. Красная планета
Марс вынырнул из черной пустоты неожиданно. Не то чтобы внезапно, враз, а скорее достиг знакомых землянам размеров полной Луны, видимой в тропических широтах, с таким же бледновато-красным оттенком, заполняя собой экраны внешнего наблюдения. Комплекс сжимался для предпоследнего броска на пути к планете, названной именем древнегреческого бога войны. Несущие фермы, повинуясь гигантской руке, собирались одна в другую, складывались матрешкой, уменьшая мидельное сечение станции. Развернутые к Солнцу дополнительные панели сворачивались, не мешая модулям приблизиться к разгонным блокам, вращение вокруг продольной оси прекратилось, снова возникла невесомость, в этот раз она уже не вызывала такую буйную бурю эмоций, как раньше. Есть все-таки большая разница между коротким воздействием нулевой силы тяжести в самолете-лаборатории и трехдневным пребыванием на околоземной орбите, есть, и очень большая. Даже после многодневного полета во вполне сносных условиях пониженной гравитации состояние свободного парения порой может вызвать тяжелый стресс, но не для членов экипажа брата Никодима. Им большим испытанием для организма, в создавшемся положении, становилась обычная утренняя чашка кофе.
Межпланетная станция, после ряда корректировок своего положения на траектории, готовилась перевернуться на 180 градусов, поменять перед на зад, будто избушка на курьих ножках. Чем, возможно, вызвала бы справедливый гнев соратников и охранников грозного воинственного бога Деймоса и Фобоса. Страх и ужас, два естественных спутника Марса, зорко стерегли покой своего господина, готовые по его мановению броситься на любого, кто осмелится потревожить чуткий сон военачальника.
Изрыгнув из своей пасти мощный и продолжительный импульс, данный экипажем на торможение, комплекс постепенно терял прежнюю скорость. Так же изящно вернулся в исходное положение, перевернувшись обратно, не желая раззадоривать раньше времени двух бравых солдат Марса. Отстыковал ненужную теперь первую ступень разгонного блока и с многочисленными всполохами маневровых двигателей неуклюже попятился занимать заданную орбиту вокруг Красной планеты. Отработанная ступень уходила вслед черному ящику с отрицательным альбедо, хаотично кувыркавшемуся на пределе видимости, если у ней еще оставался шанс сгореть в разряженной атмосфере Марса, пусть и через десятки лет, то у сгоревшего реактора была только одна дорога, вперед к Юпитеру и дальше, к краю Солнечной системы. Когда-нибудь, в будущем, он вернется к взрастившему его Солнцу, но это произойдет не скоро, не при нашей жизни…
День тридцать первый. Огни
Гости повадились появляться без стука и постоянно висели рядом с комплексом. Брат Никодим чувствовал это всеми фибрами души, регулярно проверяя их присутствие камерами внешнего вида и визуально.
– Бойцы, хотите посмотреть, как выглядит одна из разновидностей бесов?
– Бог с тобой командир, ну их на хрен!
– Не бойтесь, нет у них физической власти над нами, главное – душу беречь.
Облепив по бокам брата Никодима, экипаж всматривался в увеличивающееся изображение на мониторе командного пульта. Сигарообразный объект темно-стального цвета осторожно приближался к комплексу. Ровная поверхность без видимых заклепок и стыков матово отбрасывала скудные солнечные лучи на панели межпланетной станции. На треть длины корабля пришельцев, в головной части, тускло освещенной изнутри, находилась, по-видимому, командная рубка звездолета. Работая с фокусировкой, брат Никодим наконец выхватил четкую, с хорошим разрешением, картинку одного из отсеков. Три расплывчатые фигуры взирали на земное чудо техники. Большие миндалевидные глаза, тонкий, сжатый рот, сморщенная, в складках кожа закрывали почти полностью едва различимый нос. Заостренные, вытянутые уши плотно прилегали к голому, непропорционально огромному черепу. Невероятно симметричные линии лица, этакое идеальное сочетание гармонии и мертвечины. Они зрили в душу, не сводя глаз с осмелившихся бросить им вызов людей. Ребята, как по команде, одновременно перекрестились. Экран монитора тут же исказился помехами.
