– Даже не думай. Этого добра дома хоть залейся.
– Послушай, – чуть притормозил он коней, – а ты уверена?
– Вполне, – сказала она отрывисто, отстраняясь от стойки. – Не раздумывай слишком долго. Окно возможностей будет приоткрыто недолго.
И, прямая и звонкая, как струна, не оглянувшись больше ни разу, направилась к выходу.
«Юлия, о-о-о-о!»
Лис задумчиво проводил Юлию взглядом, не торопясь допил кофе и вышел следом.
Ее джип был припаркован напротив магазина, на противоположной стороне улицы, где почтамт. Едва Лис погрузился в пахнущий кожей, южным парфюмом, шоколадом и дорогим табаком салон и захлопнул за собой дверку, как Юлия надавила на газ и резко вывернула через двойную сплошную в противоположном направлении. «Лихо!» – подумал Лис и, борясь с центробежной силой, ухватился за верхнюю, расположенную над окном, ручку. Краем глаза он заметил, что она сбросила туфли и управляется с педалями босыми ногами. «Нервничает», – подумал он почему-то.
Не сбавляя скорости, Юля повела машину вниз, к мосту. Когда, уже на другом берегу реки, она выкатила на площадь перед гастрономом, возле которого накануне днем он встречался с Нарадой, и остановилась на светофоре, Лис накрыл ее руку, лежавшую на руле и подрагивавшую то ли общей с автомобилем дрожью, то ли от внутренней какой причины, своей ладонью. Рука ее оказалась холодной, словно мороженый окорочок, она вцепилась ею в баранку до судороги, следовательно, причина дрожи была все-таки внутренней.
– Юля, успокойся, – сказал он ей. – Все в порядке. И, ловя ее взгляд, постарался улыбнуться.
Она коротко взглянула на него и улыбнулась в ответ, но грустно как-то, скомканно, словно извиняясь, одной стороной лица. Тем не менее он почувствовал, как расслабилась ее рука под его ладонью, и легко, поглаживающе, похлопал по ней пару раз, прежде чем отпустил.
– Представляю, что ты обо мне думаешь, – сказала она через минуту.
– Нет. – Он покачал головой. – Не представляешь.
– Плевать. – Она не стала выспрашивать подробности его мыслей. – Жизнь – это сон, и сегодня он такой.
Оставшийся путь они проделали в более умеренном темпе, хотя и в молчании. Лис смотрел, как стелются под колеса серо-желтые ленты улиц, как летят навстречу, обтекая по бокам и смыкаясь где-то далеко позади, сцепленные фасады зданий, светящиеся полосы окон, витрины, фонари, и думал о том, что Юлька в сущности-то права. Жизнь – это действительно сон, в котором мы принимаем посильное участие, желаем того или нет. Или, что почти то же самое, кино, снятое кем-то по неизвестному сценарию, в котором нам отведена роль статистов. Иногда, правда, опять же, неизвестно по чьей прихоти, нас выталкивает вперед, на авансцену, нас назначают и делают главным героем, и вот мы уже раздуваемся от гордости, вышагивая по красной дорожке. А кто-то неожиданно ломается, не выдержав света и жара софитов. Нам кажется, что это мы, мы сами всем руководим. Не стоит обольщаться и переоценивать свою роль. Фокус заключается в том, что через пару кадров картинка сменится полностью, кардинально, и нас в ней уже не будет. Вот разве он мог себе представить, что его собственная жизнь вдруг начнет дарить ему такие сюжеты? Да никогда! Наверняка он жил бы, как и прежде, с Мариной, мучаясь, страдая и борясь с ней и за нее, и не помышлял бы о других женщинах… Или думал о них, конечно, но так, несерьезно, не в качестве побуждения к действию. Наверное, все дело в том, что ему в жизни всегда вполне хватало одной-единственной женщины, чтобы под завязку наполнять душу своим чувством к ней. Душа его, что ли, такая мелкая, не емкая? Любовь наполняла его томительно, а выплескивалась без остатка, отчего после близости он всякий раз испытывал опустошение, которое невозможно было заполнить никакими словами, только уловить ответную волну, отклик, отзвук, отсвет… А это так трудно, надо быть очень чутким, чтобы уловить… Без этого выплескивания чувства физика казалась ему обманом, а обман он не выносил. И вот что-то изменилось, и жизнь, словно торопясь наверстать то, что недодала раньше, то ли предугадывая, что срок ее истекает, неожиданно стала одаривать его встречами и отношениями с другими женщинами. Анна, теперь вот Юлия. Ему вдруг открылось, что принимать чужое тепло так же здорово, как и дарить свое. И так же непросто. Вот, вот что он понял и открыл про себя, наконец. Он просто слишком черств и слишком был занят своими собственными чувствами, чтобы замечать и воспринимать чужие.
Так просто…
«Ну, снова понеслось, – остановил он себя. – Самокопание до добра еще никогда и никого не доводило. Пора завязывать с этим делом».
Мысли, получившие свободу и оставшиеся без контроля с его стороны, путем медленного самостоятельного брожения сложились в комбинацию, напоминающую философическую картинку. Эта философия не вполне ему нравилась и не совсем отвечала его устремлениям, потому что он-то как раз сам собирался внести поправки в чужой сценарий. Но, с другой стороны, в том, что касалось женщин, да, он согласен. Вполне даже…
– Приехали, – словно откликнувшись на его мысли, возвестила Юля. Она зарулила в темный пустой двор и остановила машину возле подъезда старого кирпичного дома.
Двигатель затих, дрожь его унялась, а после скрежета ручного тормоза их накрыла тишина, впрочем, не тотальная: откуда-то из темноты доносилось позвякивание трамвайчика на стрелках.
– Я помню этот двор, – сказал Лис, оглядевшись. – Ты живешь там же, где и прежде…
Юлия взглянула на него с удивлением:
– Что ты здесь делал?
– Это было очень давно. Ты праздновала свой день рождения, я подарил тебе розу…
– Правда? Совсем не отложилось…
– Немудрено, тебе было не до меня. И вообще, я заявился без приглашения, меня привел с собой приятель. Ну как приятель – знакомый один, он, кажется, был пловцом, ну и где-то на почве водных видов спорта с тобой познакомился. Высокий такой, широкоплечий… Забыл, как зовут…
– Я поняла, о ком ты. Это мой муж.
– Муж? – удивился Лис. – И он – там? – Он пальцем указал в направлении дома.
– Бывший муж, можешь не волноваться, – успокоила его Юлия. – Мы расстались, давно уже. Ладно, пошли.
Они выбрались из машины, дверцы захлопнулись. Вечерний воздух принял и обнял их, словно вода в пруду, перемешанными и перепутанными разной плотности теплыми и холодными потоками. Возле самого подъезда Юлия нажала кнопку электронного ключа, машина клацнула замками, мигнула оранжевыми огнями и замерла в темноте, на посту, распластанное на земле чудовище.
Квартирка на втором этаже, как и помнил Лис, оказалась крошечной. Оставив его в прихожей, хозяйка быстро прошла вперед, собирая там и сям разбросанную одежду. Похоже, она немного стеснялась легкого беспорядка, но насколько искренне – об этом судить было сложно. Лишь засунув собранное белье в верхний ящик комода, она включила в комнате свет и возвестила:
– Можно!
Стоявший в простенке рядом с прихожей комод Лис узнал сразу. Да и то, ни с каким другим спутать его было невозможно. Комод возвышался темной глыбой в современном интерьере, совсем не выпадая из него, а, напротив, облагораживая тяжеловесностью старой бронзы и шелковым блеском покрытых воском боков. Вряд ли кто еще смог бы это определить, но Лис точно знал, какие из резных накладок были выполнены им лично взамен утраченных.
