На комоде два кованых подсвечника держали по толстой витой свече каждый, а между ними в литой металлической рамке в стиле модерн стояла фотография мужчины. Подсвечники, комод и рамка были родом из разных эпох, но Юлию, видимо, такая эклектика совсем не смущала.
– Комод принадлежал какой-то то ли герцогине, то ли баронессе, не помню точно, а теперь вот он у меня. А реставрировал его какой-то чудо-мастер, видишь, он совсем как новенький. А говорят, была просто куча дров, да и то только половина того, что нужно. Ты смог бы так?
Лис в ответ лишь пожал плечами. Странное его охватило чувство, словно он незнакомец самому себе. Вещь, на которую он потратил не один месяц жизни и множество сил, уже жила в отдельной от него истории и не торопилась признавать в нем своего спасителя. А что бы ты хотел? Неплохо бы, чтобы страна узнавала своих героев сразу, без подсказки, но это, конечно, невозможно. Пока жив – никогда. В награду тебе остается сознание того, что дело свое ты сделал хорошо. Вот и наслаждайся этим.
Заметив его некоторые колебания и по-своему их истолковав, Юлия перевернула фотографию на комоде лицом вниз.
– Не смущайся, он нам не помешает, – сказала она.
Она могла бы этого не делать, Лис и так знал, чья это фотография…
После второй рюмки коньяку Юля раскраснелась, но веселей не стала, напротив, некая печаль, довлевшая над ней, словно сделалась гуще и опустилась ниже, на уровень глаз, точно облако, которое обязано пролиться дождем. И оно пролилось, чему поспособствовал Лис своим бестактным вопросом.
– Детей не завела еще? – полюбопытствовал он, и совершенно напрасно полюбопытствовал, и так ведь было ясно, что нет. Никаких следов детского присутствия в квартире не наблюдалось.
– Как видишь, – подтвердила его наблюдения Юля. Глаза ее наполнились слезами, заблестели. Она передернула плечами, словно вдруг ей стало зябко. – Мы и с мужем… на этой, в общем, почве разошлись.
– А этот? – Лис кивнул в сторону лежащей на комоде фотографии.
– С этим год уже живем, бизнесмен… Фабрика у него где-то, по пошиву лифчиков, представь? Завтра должен вернуться. Эх! – Она вдруг вздохнула, с каким-то слезным надрывом и махнула рукой. – Без толку все! Мне не бизнесмен нужен, а осеменитель хороший. Племенной! Чтобы пробил мощной струей все спайки и запруды. Я детей иметь хочу, но теперь, похоже, только чудо уже может помочь. Только чудо должно случиться, я надеюсь на него всякий раз, – прошептала она, совсем поникнув.
И тут, словно что-то щелкнуло в мозгу у Лиса, и если раньше он еще сомневался относительно своих дальнейших действий, то теперь все сомнения отлетели прочь. Обняв Юльку за плечи, он притянул ее к себе, прижал ее голову к своей груди и жарко, с какой-то внезапно возгоревшейся в нем верой и страстью зашептал ей на ухо:
– Все у тебя будет. Все будет. Родишь дочь, назови ее Алией. Слышишь? Алией! Иди ко мне…
Позже, поглаживая по плечу прильнувшую к нему спящую Юльку, он смотрел в потолок, освещенный падавшим наискосок светом оставленной в прихожей маломощной лампочки, и, перебирая в уме все произошедшие с ним за последние дни события, не переставал удивляться.
Ему казалось, и совершенно реально, что со времени его стояния на крыше прошло не несколько дней, а много лет, и все настолько изменилось, что возврата к прошлой жизни уже просто не может быть. Ну, это словно сухопутному животному вновь вернуться жить в океан. Или наоборот. Невозможно! Еще больше изумляла его происшедшая с ним самим за эти дни перемена. Теперь он не был уже неуверенным в себе юношей, вечно сомневающимся и опасающимся сделать что-то не так. Нет, он чувствовал, ощущал себя мужчиной, матерым, много пережившим и многое испытавшим, уверенным в том, чего хочет, знающим ответы на свои вопросы… «Вот-вот, человек из Кемерова», – приземлил он себя по привычке. И тем не менее новым Лисом он нравился себе больше, чем прежним. Безмерно больше. И при этом он совсем не горел желанием кого бы то ни было за свое преображение благодарить. Его галтовала и обтесывала нечеловеческая сила ведь, а можно было бы обойтись с ним и поласковей. Хотя, с другой стороны, и претензий ни к кому у него не было. Что заслужил, то получил.
Он взглянул на часы. Стрелки перевалили за полночь, пора было отправляться за петасом. Он подумал, что большой проблемы с этим не будет.
– Уходишь? – сонным голосом и, не открывая глаз, спросила его Юлька.
– Мне пора, – сказал он и, наклонившись, чмокнул ее в пушистый висок.
– Алия, да? – Она улыбнулась тому, что ей виделось или мечталось.
– Не забудь.
Выйдя на площадку, он помедлил перед тем, как спуститься вниз, настраиваясь на встречу с ночным внешним миром. Неожиданно внизу стукнула входная дверь, и кто-то не спеша пошел вверх по лестнице. Подчиняясь какому-то наитию, Веня бесшумно скользнул пролетом выше и там затаился. Поднимавшийся, а, судя по звуку шагов, это был мужчина, остановился перед дверью квартиры Юлии. Раздался звонок. Через минуту дверь открылась и сонный Юлин голос спросил:
– Забыл что-то, милый?
– Ничего не забыл, – ответил Женька. – Я вернулся.
– Ой!
– Что – ой? Не ждала?
– Только завтра.
Выглянув из-за перил, Лис осторожно посмотрел вниз и там встретился с темным, тревожным взглядом Юлии, на пороге квартиры обвивавшей голыми руками шею друга. Заметив его движение и, следом, взгляд, она улыбнулась ему одними глазами. Улыбка – прощание. Извещение о том, что время его здесь истекло совершенно и невосполнимо.
Потом дверь захлопнулась. Выждав еще минуту, Лис тихо спустился вниз и вышел из подъезда в ночь. Ему часто последние дни приходилось выходить в ночь. Чего доброго, можно и привыкнуть, как к ритуалу.
Глава 18
Сова в зазеркалье
Вот и настал момент, тот самый.
Ей не нужны были доказательства его наступления, она почувствовала событие сразу, лишь только небесная механика пришла в движение и ее колесики, рычаги и стрелки сдвинулись в определенное положение. Она давно ждала его, и вот – пора.
Нина Филипповна поставила недопитую чашку чаю на стол, облизнула и положила рядом на блюдце ложечку, которой брала из розетки варенье, сегодня – из черной смородины. Встав из-за стола, она по привычке взялась прибирать посуду, но подумала, что уже некогда, и оставила все как есть.
Она вернулась в комнату. Там уже сгущался вечерний сумрак, однако, не желая разгонять тени, свет она зажигать не стала.
В тишине, разрываемой лишь оглушительным тиканьем ходиков на стене, она обошла по кругу комнату, прощаясь с каждой вещью в отдельности, на мгновение прикасаясь к ним рукой, и через них – со здешней жизнью. Диван, железная кровать, стол, стулья, комод, фотографии на нем, обои на стене, кружевные салфетки… Ничего ценного, за все скопом можно выручить лишь пару грошей, да и то если повезет, но все бесконечно дорогое для нее лично. Еще бы, ведь каждая вещь из тех, что окружали ее, несла на себе отпечаток ее жизни, каждая была с ней накрепко связана вполне определенной зацепкой или узелком памяти. И, что стократно повышало их ценность для нее, ничего она не могла забрать с собой.
