Готика сосен над головой, сучья вздрагивали и покачивались. Ажурная сеть ветвей и игл. Рано, небо едва просветлело. Кажется, что лениво полоскался на ветру линялый кусок ситца. Да, все кажется… Потому и кажется, что до боли знакомо, что уже было однажды. И эти сосны, и мягкая подушка песка вперемешку с хвоей под головой, и чувство покоя, и воздух, этот дивный воздух. И запах…
А вот запах, кстати, мог бы быть и получше. Хотя его он тоже помнил.
Тянуло гарью, остро и возбуждающе, точно нашатырем. Судя по всему, источник неприятного запаха был неподалеку, за дорогой. Источник тоже ему был знаком. Подумав о пожарище, Фрюж вполне последовательно вспомнил и о породившем его пожаре, немедленно и окончательно пришел в себя и рывком сел. Замычал и схватился за болевший бок.
Все правильно, сосновый бор, дачный поселок, дача Толяна. Бывшая дача. Где-то неподалеку должен быть лаз, по которому он выбирался из западни в погребе этой самой дачи. Ни дачи уже, ни лаза. Интересно… Как он здесь оказался – неведомо. Вообще-то удивительно, что его забросило именно сюда, ведь могло куда угодно. Но, значит, были соответствующие обстоятельства и резоны, что – сюда. Последние из сохранившихся в памяти предшествующих этому утру воспоминаний – это шея Лунного коня, к которой он прижимался щекой, сумасшедшая гонка да струящаяся вокруг него, будто разрыв пространства, грива. Что-то еще…
Собака! Полуночный пес.
– О господи!..
Он увидел его там, где и должен был, хотя сознание желало бы избежать этого, обмануться. Под левой рукой, на куртке его, вытянувшись, лежал пес… Неподвижно лежал, только шумно и часто дышал. Тот самый беспокоящий ритмичный звук. И он не спал, широко раскрытыми, неподвижными глазами следил за хозяином. Но едва только Фрюж встретился с ним взглядом, он подался ему навстречу. Глаза пса расширились и тут же, зафиксировав навечно образ хозяина, застыли, застекленели, а еще через мгновение стали мутнеть. Если бы не это обстоятельство, можно было подумать, что Полуночный пес долго нес некую тяжесть и наконец от нее избавился, передал эстафету хозяину, расслабился в облегчении и уснул. Так все и было.
Собака, точно мумия, была спеленута полосками светлой холстины, сквозь которую во многих местах проступили и уже засохли пятна крови. Да, конечно же! Была схватка, в пещере, с ужасами. Им крепко досталось. Особенно собаке. Ощупав себя руками, Фрюж убедился, что его раны на боку так же заботливо перевязаны. И он чувствует себя вполне сносно. В отличие от собаки. Хотя, кто знает, кому еще лучше. Бедный, бедный пес!
Он протянул руку и коснулся повязки на мертвом теле, как бы прося у собаки прощения за то, что не уберег. А собственно, да, просил, молча, не пытаясь облечь в слова то, что все равно не мог высказать. Испытывая некоторое смятение под мертвым взглядом, и жалость, и вину свою, ощущая пустоту и усилившийся холод пространства, он потянулся еще дальше и прикрыл собаке глаза.
Преодолевая большое неудобство и напряжение в правом боку, – казалось, что туда, где разодрано, вклеили кусок деревяшки, – Фрюж поднялся и машинально поправил сумку, передвинув ее за спину. Сделав движение, он осознал его и сообразил, что Базовый принцип все еще у него, и тогда уже почувствовал некоторое облегчение, видимо оттого, что картина мира наконец сложилась в полном объеме. Так бывает иногда после крепкой пьянки. Поутру вспоминаешь, часто со стыдом и дрожью, предшествовавшие пробуждению события и надеешься, что ничего больше не вспомнишь. Ну, ему-то стыдиться вроде нечего, хотя было все же несколько моментов, которые он до конца прояснить не мог. Например, как, каким образом он здесь оказался? С собакой? Мог, конечно, Лунный конь как-то… Но – как? И мог ли? Кто в конце концов позаботился о нем и о собаке? Ответов не было. Может быть, после прояснится? А пока следовало позаботиться о собаке.
Определив направление, он напрямик через лес пошел к подворью Толяновой дачи, туда, откуда тянуло гарью. Прямо на запах, можно сказать, и шел. Где-то неподалеку когда-то выходил на поверхность лаз подземного хода, по которому он выбирался из подпола. Теперь-то точное место уже не найти, тем не менее он с беспокойством заглядывал под ближайшие кусты: а вдруг? Зачем ему это? Похоже, внутренне он все еще сомневался в том, где и когда находится, и искал достоверные метки и знаки. Коня вот тоже нигде не было видно, хотя мог бы объявиться, и он этому даже не удивился бы.
Удивительно было как раз другое. То, что, осознавая себя, свое нахождение здесь, на Земле, он оставался Фрюжем, а не стал снова Веней Лисицыным. Вообще же, как-то эти две судьбы и две личности в нем слились, спаялись в одну, жизненный опыт, память обоих совместились, дополнив друг друга. Хотя Фрюж все же, как более сильный и цельный, преобладал. Он осознавал себя и тем и другим и не испытывал при этом особого дискомфорта, тем более что при слиянии, похоже, компенсировались некоторые обоюдные недостатки. А достоинства? А были ли они? Ну, о достоинствах судить еще преждевременно, да и не ему, но вот что он точно мог сказать, так это то, что стал он старше. Повзрослел. На целую жизнь. Ну, собственно, и ладно. Не возражать же. Да и как это – возражать? Кому? Возражать без адреса – прямая дорога в сумасшествие, а ему не до этой блажи, по крайней мере пока. У него еще оставался неисполненным долг, а значит, была цель.
Как и предполагал, он вышел прямиком к даче, к тому, что от нее осталось. Ворота, распахнутые настежь, приглашали, просили войти. Но желающих, похоже, уже не было, все, кто хотел, побывали здесь раньше.
Пожарище даже не тлело, не дымилось, только запах гари стоял невыносимо густой и сильный, такой, что приходилось делать немаленькое усилие, чтобы глотать этот воздух. Фрюж дышал, точно курил крепкую сигару, – не в затяжку, едва окуная в дым верхушки легких. Судя по всему, с момента пожара прошла неделя, а то и несколько. Значит, уже лето, уже в разгаре. А ему казалось, что веселье было только вчера. Оказывается, нет. Оказывается, время нелинейно, а навалено тут и там разнородными пластами и кучами. Можно сказать, это его свойство испытано им на себе.
Двор был пуст, хотя Фрюж не удивился бы, снова встретив здесь давешних бомжей. Псевдобомжей, на самом деле, как оказалось. Яма и Ями – так? Эх, все в этой жизни не просто так, все не случайно. Просто мы не видим и не понимаем глубинных причин и связей, реагируем лишь на следствия, как придется реагируем, инстинктивно и рефлекторно. А потом удивляемся, даже злимся, что не так жизнь складывается, как хотелось.
Уцелевшая утварь, на которую никто до сих пор не позарился, валялась повсюду, но он не стал задерживаться и разглядывать, прошел прямиком к колодцу. Там, в кустах, он, помнится, заметил в прошлый раз… Точно! Под кустом сирени, едва заметная за разросшимся чистотелом, отдыхала лопата. Нагнувшись, Фрюж ухватил орудие труда за посеревший совсем черенок и вытащил его на свет божий. Прикинул лопату на вес, осмотрел придирчиво – нормально! Сойдет. Покрылась ржавчиной, и рукоятка размокла от росы, но вполне еще послужит.
Держа лопату за конец черенка и переставляя ее по мере движения с места на место широкими полукружьями, точно землемер, он вернулся в лес, к собаке. Придирчиво осмотрелся, выбрал понравившееся ему место под кустом боярышника и принялся копать. Песчаная почва поддавалась легко, работа быстро спорилась. Сумка, конечно, мешала, постоянно сползала вперед, на руки, но Фрюж стоически переносил неудобство. Ни за что не желая отпускать от себя Базовый принцип, он терпеливо передвигал сумку назад, за спину. Да мало ли что! Откуда ему знать, какие козни и кто тут еще против него замышляет? Чтобы не иметь проблем в будущем, лучше теперь потерпеть немного. Тем более что действительно немного, тем более не так уж и потерпеть.
