Ровно посередине подъема лестница дробилась на две равные части обширной площадкой. В дальней ее части, той, что под горой, располагалась вертикальная стенка, выложенная большими серыми камнями. В стенку была вмурована тяжелая плита с двумя глядящими в разные стороны маскаронами, из открытых ртов которых били струи воды. Маски казались похожими одна на другую, словно лица одного и того же человека, но в разных, противоположных его чувствах и состояниях. Как да и нет, как боль и радость, смех и слезы. Струи падали в квадратные каменные же ванны, каждая в свою, и, переполняя их, переливались наружу. Далее воды, не смешиваясь, каждая по своему каменному желобу, сбегали вниз с холма. Прислушавшись, Фрюж различил тихое журчание струй. Он оглянулся и смог проследить их путь до самого низа. Там, подбежав к краю таксона, одна слева, другая далеко правей, струи срывались в пространство, разбивались в мельчайшую пыль и облачками тумана скрывались в окутывавшем землю сумраке.
– Вода живая и мертвая, – пояснил мужчина, – все отсюда, все отсюда. Кстати, если ты не против, эту штучку я у тебя заберу?
Он указал на сумку на плече Фрюжа.
– Ах да, – всполошился Фрюж, – конечно!
Он несколько поспешно, одновременно злясь на себя за торопливость, отдал сумку с Базовым принципом своему визави. Тот принял ее открытой ладонью и, не глядя, препроводил дальше, передал кому-то невидимому у себя за спиной.
– Хорошее дело сделал, – похвалил, – молодец, что постарался. Я горжусь тобой.
Потом что-то изменилось. Небо Горнего мира успокоилось, сменило тревожный оттенок, вернуло янтарную глубину и ясность. Фрюж вспомнил, что таким оно было в то время, когда любовь переполняла его сердце. Когда он работал кровать из дерева гофер и еще заглядывался на звезды. «Что же, она никуда не исчезает?» – подумал он, имея в виду, конечно, любовь. Ему почудилось на мгновение, что так оно и есть.
– Ну, будем считать, что инцидент исчерпан, – возвестил благожелательно тот, другой. – Прошу!
Они продолжили подъем. Незнакомец поднимался по лестнице на полшага впереди и справа от Фрюжа, так что ему было удобно разглядывать его так, чтобы не выглядеть назойливым или неучтивым. Изучать. Если не его самого, так хотя бы его костюм. Отсюда, снизу и глубоко сбоку, почти со спины, Фрюж мог разглядеть только, что у незнакомца, судя по видимой левой щеке, бледная кожа и светлые, как у него самого, волосы. Ну, это он и раньше успел заметить, только мельком, слишком уж динамичным было его прибытие. Одет мужчина был в удобную, как виделось Фрюжу, куртку, скорее даже камзол из коричневого с зелеными вставками бархата и с крупными серебряными пуговицами. Такого же качества облегающие штаны были заправлены в короткие, до середины голени, сапоги из мягкой замши. Удобная и качественная одежда, сам носил бы. Но где же, черт возьми, он его видел?
Так, за разглядыванием и разгадыванием им ребуса, они поднялись на самый верх. Там лестница оканчивалась или начиналась, в зависимости от того, что брать за точку и вектор отсчета, такой же, как и посередине, площадкой, только еще более обширной. Это пространство было просто затоплено густым сладким запахом, скапливавшимся у лестницы и стекавшим вниз по ступеням. Этот запах Фрюж стал ощущать уже давно. Теперь он понял, откуда тот взялся. По бокам площадку обрамляли высокие, в два-три человеческих роста, густые кусты с темно-зелеными мясистыми и чешуйчатыми листьями. Растения оказались густо усыпаны крупными розовыми цветами. «Уж не от них ли этот волшебный аромат?» – подумал Фрюж.
– Снова зацвели магнолии, – подтвердил его догадку провожатый. – Добрый знак!
Фрюж не стал уточнять, почему и для кого этот знак добрый, просто своим решением и волей распространил его доброту и на себя. Вот так вот! А вы как думали?
Они пересекли площадку и остановились перед высокой ажурной перегородкой, или перголой, густо увитой плющом. Единственный проход в изгороди был оформлен столь же высоким порталом, закрытым тяжелой красного бархата портьерой. По бокам его стояли два человека, явно дожидаясь их приближения. Фрюж узнал обоих. Один из них – Нарада – был облачен в восточные одежды, те самые, в которых разговаривал с ним на городской площади в последний раз. Другим был старший мужчина из его видения на ночном бульваре, тот, с ястребиным взором, кому принадлежал петас. Гермес конечно же. Петас, кстати, был снова на нем. Зачем они здесь, почему? Разве их это дело – служить привратниками? Фрюжа буквально душили постоянно возникавшие все новые и новые вопросы, на которые пока не находилось ответов. Но у него все же было ощущение, что он постепенно движется в нужном направлении, к тому волшебному месту, где все наконец прояснится. Насколько это в принципе возможно.
Он помнил предсказание, что, когда все закончится, все только и начнется. Он был готов к этому моменту и ждал его.
Учтиво, но без подобострастия, наклонив голову, встречавшие распахнули портьеры, открывая проход. Надо признать, они вели себя как истинные царедворцы, их взоры были потуплены, лица не выражали никаких чувств и эмоций. Ничего личного, только общее место. Служение ритуалу и этикету. Хотя уж Фрюж-то знал, какие страсти должны бурлить под этими невозмутимыми личинами.
Провожатый жестом предложил Фрюжу пройти вперед, а когда он сделал шаг, положил обе свои руки ему сзади на плечи. А дальше произошло что-то странное. Мужчина то ли приобнял его, то ли подтолкнул. В общем, Фрюж ощутил какое-то быстрое, как порыв ветра или толчок, воздействие, а следом почувствовал телом и понял разумом, что они тождественны, что нет вообще-то никакого другого, а есть только он, сам, один. В затемненном до того проходе вспыхнул свет. Повинуясь импульсу, он сделал еще несколько шагов и остановился перед ясным зеркалом в серебряной стеклянной раме.
– Так вот где я тебя видел! – сказал он отражению.
Тот, кто встречал и сопровождал его до этого места и времени, махнул рукой в ответ на его жест.
– Здравствуй, Фрюж! – сказали они друг другу одновременно.
Так долго идти, вынести все, все испытания, дважды переродиться, чтобы в конце найти и обрести самого себя. Иногда для этого и один раз умереть бывает мало. Но вот случилось, и все принципы теперь тебе подвластны, и жизнью своей распоряжаешься и управляешь только ты. Про то ему и Нина Филипповна говорила, да он, дурак, только теперь понял. Нет, это не мистика. Это неумолимое волшебство жизни.
Собака у ноги отражения в зеркале, как и должно, была черно-белым сеттером, хвостом она виляла синхронно с Полуночным псом.
Едва заметно улыбнувшись, Фрюж провел рукой по волосам, прикоснулся к коричневому бархату камзола. Это было странное и восхитительное чувство – чувство обретения себя. Но он почему-то был уверен, что это еще не все чудеса сегодня – будут другие.
Простившись с двойником взглядом, он повернулся к зеркалу спиной и в сопровождении пса вошел в зал. Если, конечно, можно было назвать залом эту обширную, окаймленную по периметру цветущими магнолиями площадь под выпуклым куполом неба. Ту самую, Фрюж узнал ее, что была изображена на старой резной доске. В середине поляны, как и на панели, кресла были расставлены по кругу, шесть плюс одно в самом центре. То, что в центре, на возвышении, единственное не занятое, видимо, было предназначено для него. Он и направился прямо к нему.
