— Спасибо. Ты так предусмотрительна, — пробормотала Анна, но Эбигейл понимала, что принцесса едва о ней помнит: мысленно Анна находилась у постели больного мальчика, где им с мужем стало ясно, какое отчаяние выпадет на их долю, если они лишатся этого драгоценного ребенка.
— Он окружен заботой, — сказала Эбигейл, — он очень умный и хочет жить.
— Да, ты права.
Принцесса умолкла, на губах ее играла улыбка, и у Эбигейл не было повода оставаться.
— Вашему высочеству что-нибудь нужно? — негромко спросила она.
Анна покачала головой; ей хотелось остаться наедине с мыслями о своем чудесном мальчике.
Ушла Эбигейл так неслышно, что Анна не заметила ее ухода. Лишь потом, выйдя из блаженной задумчивости, она поискала взглядом горничную.
Горничная осторожно удалилась, но все необходимое было под рукой.
«Славное создание, — подумала Анна. — Как же ее зовут?»
Эбигейл находила жизнь очень интересной. Анна стала замечать ее после того разговора. И относилась к ней с явной симпатией, хоть не всегда могла припомнить фамилию.
Ее служанки были горластой сворой. Демонстративно подобострастные, они вместе с тем позволяли себе быть невнимательными. Забывали сделать какой-то пустяк, казавшийся принцессе важным, и ей нередко приходилось просить о том, что нужно. Анна стала замечать, что, когда работает Эбигейл, все необходимое бывает под рукой без напоминаний и просьб.
Однажды Сара потешала ее, передразнивая некоторых министров, и отпустила несколько реплик по адресу принца Датского. Анне они не понравились, хотя она и улыбнулась. Правда, Сара никогда никого не щадила.
Однако у Анны осталось легкое чувство обиды, и после ухода Сары ей приятно было поговорить со скромной, тихой Хилл о добродетелях принца.
Хилл сказала, что у нее есть знакомый паж, и она уже слышала от него о чудесной доброте и необычайно высоких достоинствах его высочества.
Анна осталась довольна. Как фамилия этого знакомого? Она скажет принцу, какой у него есть хороший, верный слуга.
— Его зовут Сэмюэл Мэшем, ваше высочество.
— Да? Ты должна будешь напомнить мне, Хилл. А то я непременно забуду.
Анну, как всегда за разговорами с Эбигейл, потянуло в сон. Она очень тихая, спокойная. Именно такую собеседницу ей хотелось видеть рядом после бурных визитов Сары. Разумеется, никого из женщин она не будет любить так, как дорогую миссис Фримен, Сара дороже ей даже Георга, добрейшего из мужей, больше ее она любит только своего дорогого мальчика. Но все же приятно иногда позволять безмятежной Хилл успокаивать себя.
Слушая Эбигейл, Анна заснула.
Девушка встала, поглядела на нее и на цыпочках вышла.
Она рассказала Сэмюэлу Мэшему о своих отношениях с принцессой. Молодой человек принял близко к сердцу рассказ девушки, в сущности, его интересовало все, касающееся Эбигейл. Она тоже интересовалась им, их многое роднило. Сэмюэл столько знал о происходящем, но никто об этом не догадывался.
Эбигейл и Сэм часто гуляли вдвоем в парке или по берегу реки. Девушка была довольна, что они одеты неброско и никому не известны. Это давало им возможность делать то, чего не могли себе позволить известные люди. Даже гулять по улицам, не привлекая к себе внимания, на что мало кто из служивших при дворе мог надеяться. Однажды у них на глазах схватили и потащили окунать в сточную канаву карманника. Это было распространенное наказание. Окунали проституток, если те досаждали соседям на респектабельных улицах, и ворчливых жен. Самодовольных мужей заставляли исполнять серенады на кастрюлях, сковородках и чайниках; бейлифов
[2]
, всеобщих врагов, попавшихся на взятках, вели к канаве и заставляли пить, пока им не становилось дурно. На улицах царил закон толпы; и поразительно, до чего люди были уверены в своей правоте, осуждая чужие провинности. Такая сторона жизни, которую Эбигейл и Сэм могли наблюдать, была неизвестна людям вроде Сары Черчилл, потому что они бывали только при дворе да в своих загородных домах.
Однажды девушка и молодой человек стали свидетелями того, какая участь постигла знахаря, чьи пилюли не оказали обещанного действия: его раздели, бросили в сточную канаву, а следом швырнули одежду. Когда они уходили, Сэмюэл заметил, что человеческой натуре присуще стремление к власти.
— Ты видела их лица? — спросил он. — Каждый радовался, что может быть судьей несчастному знахарю. Разница между этими людьми и теми, кто правит страной, очень невелика.
Эбигейл кивнула. У них были настолько общие взгляды, что слова им подчас не требовались.
— Я слышал, — продолжал Сэмюэл, — что дочь Мальборо Анна тайно обвенчалась с сыном графа Сандерленда Чарльзом Спенсером.
— Вот как? — сказала Эбигейл. — Я знала, что леди Мальборо стремится к этому союзу, но не думала, что граф согласится на него.
— Леди Мальборо, а не он, решает, что должно совершаться в этом доме… и не только в этом.
— Интересно, с охотой ли Анна пошла замуж. Она мягче своих сестер, но тем не менее с характером, и думаю, нелегко заставить ее сделать что-то вопреки своему желанию.
— Брак держится пока в тайне, однако говорят, граф Сандерленд очень стремился к союзу с Черчиллами и обещал быть наставником сына во всех делах.
— Но ведь Чарльз Спенсер уже не раз осуждал образ жизни отца. Так что, похоже, граф не очень преуспеет в наставничестве.
— Готов поклясться, что там, где граф Сандерленд окажется бессилен, преуспеет леди Мальборо. Только Спенсер — виг, а граф Мальборо — тори. Интересно, какие у них сложатся отношения. Но суть дела ясна. Они ждут, чтобы Вильгельм умер и корона досталась Анне. Тогда правителями станут Мальборо, Спенсеры и Годолфины.
— За этим очень интересно наблюдать… будто сидишь в театре.
— Мы тоже, Эбигейл, в определенном смысле актеры. Как бы там ни было, мы находимся на сцене.
— Роли очень незначительные… не влияющие на ход спектакля, — с улыбкой сказала девушка. — Я ведь даже толком не понимаю всех этих разговоров о тори и вигах.
— Надо знать людей, которые правят ими.
— По-моему, леди Мальборо склоняется к вигам, а граф — убежденный тори.
— Чарльз Спенсер тоже виг, и он породнился с Мальборо. Будет грызня, вот увидишь.
— Не понимаю, почему эти партии конфликтуют.
— Это естественно, взгляды у них противоположные. Виги стоят на стороне Вильгельма, так как видят в нем конституционного монарха; тори — за тот образ правления, что существовал при Стюартах, уверенных в божественном праве королей. К чему привела Карла Первого эта уверенность, мы видели. Карл Второй был гораздо умнее. Он делал все, что хотел, за спинами министров, но веры в свое божественное право не терял. Затем пришел Яков; он хотел навязать католичество народу, который не желал этого, и ты знаешь, что произошло с ним.
