Однако этот период ознаменовался для Дворца инвалидов его новым применением, с которым по сей день связан статус этого здания. Освободившиеся по мере сокращения «контингента» помещения французские военные стали широко использовать в музейных целях. В 1871 г. там был основан Музей артиллерии, а в 1896 г. стараниями знаменитого французского художника-баталиста и общественного деятеля Эдуарда Детайля появился Исторический музей армии. В 1905 г. они были слиты в единый Музей армии, существующий по настоящее время и считающийся одним из лучших военных музеев мира. Его богатейшая коллекция заслуживает отдельного подробного рассказа. Кроме того, музей активно занимается научно-исследовательской и издательской деятельностью. Директор музея традиционно назначается военным министерством Франции из офицеров в чине не ниже бригадного генерала.
После Первой мировой войны, миллионное жертвоприношение французской армии на фронтах которой вновь вернуло военным уважение общества, прием искалеченных на Марне и под Верденом воинов в Дом инвалидов был возобновлен. Однако развернутая по всей стране система военных госпиталей позволила оставить эти функции в основном символическими. Постояльцы Дома инвалидов проживали теперь под наблюдением квалифицированного медперсонала в благоустроенных зданиях пансионного типа, окруженных уютными садиками и расположенных за стенами исторической постройки. В наши дни там проживают менее ста ветеранов и инвалидов французской армии и движения Сопротивления, обслуживанием которых ведает Национальный институт инвалидов Франции. Губернатором Дворца инвалидов в настоящее время является генерал армии Бруно Кюш, а должность директора Музея армии занимает генерал армии Кристиан Батист. Дворец инвалидов и Музей армии стали сегодня общим понятием, символизирующим воинскую славу и военные традиции Франции – как для французов, так и для любителей военной истории со всего мира.
Русский Париж и парижские киевляне
Для многих русский Париж начинается с паломничества на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Собственно говоря, Сен-Женевьев-де-Буа – это городок-спутник Парижа. Один из самых цветущих и цветочных во Франции. Цветов, клумб и парков здесь более чем достаточно. На любой вкус. А, посетив кладбище и кладбищенскую церковь, можно совершить экскурсию в былую Российскую империю. Ту, которая оборвалась 1921-м «над морем черным и глухим», устремившись к Константинополю и Галлиполи.
Странное дело, нигде славное имперское прошлое не чувствуется с такой силой, как на Сен-Женевьев-де-Буа. Даже в юбиляре-Санкт-Петербурге. Я говорю «славное», потому что имперская гниль как будто осталась за порогом кладбища. Здесь можно вспоминать только былое величие. У ворот Сен-Женевьев-де-Буа я встретила внука эмигранта первой волны. «Мой дед воевал с большевиками за нашу Россию, а теперь лежит здесь», – с гордостью сказал мой собеседник. И у порога Сен-Женевьев эта фраза прозвучала вполне естественно и без тени ложного пафоса. Да, с большевиками. Да, за «нашу Россию». А как же иначе?
Теперь здесь лежат врангелевцы и колчаковцы, каппелевцы и дроздовцы, осколки древних дворянских родов и сыны казачьего Дона. Взглянув на их строгие мемориалы, забываешь псевдобелогвардейских, лубочных корнета Оболенского с поручиком Голицыным и вспоминаешь пронзительные, страшные, до боли правдивые стихи настоящих белогвардейских поэтов: Савина, Туроверова, Несмелова. Кстати сказать, на Сен-Женевьев покоится Гайто Газданов – один из лучших прозаиков, вышедших из Белого движения. А еще здесь можно поклониться Георгию Иванову, Буниным, Мережковским и, конечно, Надежде Тэффи.
На Сен-Женевьев-де-Буа похоронен русский Париж, до смертного часа ожидавший возвращения на родину. Нынешняя эмиграция совсем другая. Она уже не ждет, а всего лишь терпеливо и методично строит свою жизнь в столице мира. Еще Цветаева поняла, что нельзя вернуться в дом, «который срыт». Впрочем, у нынешних эмигрантов остаются святыни. Это Сен-Женевьев-де-Буа и Тургеневская библиотека в Париже.
Крохотная rue de Valence, обычный жилой дом. Вывеска отсутствует. Тургеневская библиотека – вернее то, что осталось от нее после Второй мировой, занимает всего несколько комнаток. Но, наскоро просмотрев каталог, приходишь в полный восторг. Здесь есть все. Весь русский Париж, создавший что-либо литературно ценное. Анатолий Величковский, Перикл Ставров, Георгий Раевский, Владимир Смоленский… И это не говоря уже о корифеях – Бунине, Мережковском, Ремизове.
Тургеневская библиотека – информационный центр русскоязычного литературного Парижа. Здесь постоянно вывешиваются объявления о литературных вечерах и презентациях новых журналов и альманахов. Попадаются и другие: «Русская женщина ищет работу в Париже. Могу ухаживать за детьми и стариками, убирать, готовить…» Первая, послереволюционная, волна русской эмиграции составляла объявления другого типа. На первый, поверхностный, взгляд – смешные, на второй, глубокий – трагические. К примеру: «Даю уроки иностранных языков за право пользоваться ванной». Да, именно так и никак иначе. Ванна в те времена была роскошью, доступной далеко не каждому эмигранту.
Бюст И.А. Бунина в Грасе
Сейчас в Париже процветает украинская община. Есть даже памятник Тарасу Шевченко. Русская община тоже относится к одной из самых многочисленных и сильных. Но говорят, что скоро Сен-Женевьев-де-Буа снесут по частям. Некому оплачивать могилы Бунина и Мережковских, Тэффи и Газданова. Точнее, земельные участки, которые они занимают. Неужели навсегда исчезнет этот оазис былой России, фундамент, оставшийся от срытого в 1917-м дома? Не хочется даже думать об этом. Кто же спасет Сен-Женевьев-де-Буа?
На надгробии Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус – изображение Троицы и надпись по кругу: «Да приидет царствие Твое!» На многих надгробиях можно было бы высечь трагический вопль Адамовича: «Когда мы в Россию вернемся? / О, Гамлет восточный, когда?» Впрочем, некоторым эмигрантам удалось вернуться в пределы бывшей Российской империи. Вернуться стихами. И никогда еще возвращение не было таким подлинным. И таким очевидным.
Парижские киевляне – это была особая порода эмигрантов. При слове «родина» они вспоминали юг бывшей Российской империи: Киев, «мазепинские откосы», «огромный прокуренный зал, под названием Хлам» или, точнее, киевский литературный клуб «Художники, Литераторы, Артисты, Музыканты», Керчь-Пантикапей и, конечно, Крым, где для них «оборвалась» отчизна. Они были уроженцами Киева, но большую часть жизни прожили в Париже, а в историю литературы вошли как русские поэты и прозаики первой волны эмиграции. Парижские киевляне представляли собой особую расу, клан, с общими воспоминаниями и общей тоской по «городу персидской сирени» – Киеву.
Галина Кузнецова, Марк Алданов, Юрий Терапиано, Алексей Эйснер, Анатолий Штейгер и другие парижские киевляне в «город персидской сирени» так и не вернулись. Поэт Алексей Эйснер, автор строки-афоризма «человек начинается с горя», правда, возвратился в СССР, не выдержав ностальгии, но сразу же попал в лагерь под Воркутой, а потом в казахстанскую ссылку. После освобождения Эйснер жил в Москве, но стихов больше не писал – переводил, занимался журналистикой.
