Корд закрыла пляжный домик и вернулась домой, очень довольная, но весьма утомленная. На нижней ступеньке крыльца сидел ее отец, потирающий подбородок и потягивающийся, и она замерла: она должна была что-то ему сказать. Женщина – та странная пожилая женщина. Она говорила, ей надо петь. И дикие цветы. Она говорила, они хорошие.
– Привет, Корди. Повеселилась на пляже?
Посылка. Фигурка. Корд стояла в оцепенении.
– Да… ой, папа, подожди минутку.
Она пробралась через заросли цветов и можжевельника к пляжным домикам и начала отчаянные поиски, рыская в песке. О боже, боже, она попадет в такие неприятности…
Но она никак не могла найти фигурку, ее колени уже болели, и она поцарапала руку о стену пляжного домика, всадив столько заноз, что та теперь напоминала подушечку для иголок. Она встала и тут же ударилась пальцем ноги, вскрикнула, и как только слезы начали подступать к ее глазам, посмотрела на землю – и вдруг увидела маленького ангела с огромными крыльями, большими птичьими глазами и совами по сторонам. Корд подобрала ее и бережно понесла к дому.
– Вот, папа. – Она положила ангела на его колени. Тони посмотрел на фигурку без особого интереса, но, разглядев, замер.
– Откуда у тебя это? – На его загорелой щеке запульсировала вена, и он повернулся к дочери, широко раскрыв глаза.
– С пляжа.
– Кто тебе ее дал?
– Женщина. Можно мне внутрь? Я проголодалась.
– Корд, малышка. – Он взял ее за руки. – Ты запомнила эту женщину? Это очень важно. – Он потрепал ее за щеку.
– Конечно, – сказала Корд, выпрямившись. В животе у нее урчало, но она хотела сделать приятное своему папе. – Старая женщина дала мне ее у пляжного домика. Я играла с девочкой, которая живет в соседнем доме. Та, чьего папу ты не любишь. В общем, она появилась. У нее большие ноги, а на брюках нарисованы коричневые, оранжевые, зеленые и желтые цветы, очень милые брюки. – Корд сморщилась, пытаясь вспомнить. – Она сказала, чтобы я передала тебе эту штуку. Я сказала, чтобы она передала сама, а она сказала, что ты спишь, и чтобы я это сделала. И что-то о Диких Цветах. Она сказала, это для дома.
Из кухни доносился запах пирога с курицей, и у нее уже текли слюнки, действительно текли – так что Бен сказал правду: так бывает, и теперь случилось и с ней.
– Мы играли в игру… Папа, я правда проголодалась. Обед го…
– Дорогая… пожалуйста, закончи рассказ.
– Еще про пение. Она сказала, что я должна петь, пока не заболит горло, и потом продолжать петь.
Он сжимал ангела с такой силой, что его пальцы побелели.
– Корд, ты молодец, дорогая. Что-нибудь еще? Можешь вспомнить что-то еще?
– Она сказала, что эта штука за нами присмотрит, или что-то такое. – Корд стояла на одной ноге. – Папочка, пожалуйста, я очень голодная.
Он улыбался.
– Да, конечно. Было… было что-то еще?
Корд на секунду задумалась.
– Ну да, я пытаюсь тебе сказать. Мы изобрели игру «цветы и камни», – сказала она наконец, ведь она именно это хотела ему рассказать, она была в этом уверена. – Я записала правила и прикрепила на стену пляжного домика. Сама записала, с грамматикой и прочим. Вот что я хотела сказать. Я хочу, чтобы ты сходил и посмотрел на них.
Он нежно поцеловал ее в лоб.
– Это прекрасно. «Цветы и камни», да?
– Ага, – Корд выпрямилась. – Может, поиграем после обеда? Правила записаны. Я повесила их на гвоздь, – повторила она, уже не уверенная, что это так уж важно. – Можно я навещу Бена и расскажу ему об игре?
Но ее отец уже не слушал ее; он крутил в руках ангела. Корд, уставшая от его странного поведения, побежала в дом в поисках Бена, чтобы рассказать ему, что познакомилась со странной девочкой, живущей по соседству, и что она на самом деле нормальная, и что они изобрели игру, которая должна понравиться Бену, обязательно должна понравиться, но только она будет играть первая.
Ее отец смотрел ей вслед, слышал, как ее шаги барабанят по лестнице. Он сел на крыльце и посмотрел на розу, которая взбиралась по стене дома, посмотрел внутрь, на теплые деревянные стены медового цвета, и перевел взгляд на ангела.
– Он точно был здесь, – сказал он сам себе, и, отодвинув усик дикого винограда, пробравшийся под крышу по водосточной трубе, повесил панно над входной дверью на крючок, который до сих пор торчал там, даже спустя все эти годы.
Тони никому ничего не сказал про ангела. Когда он прилег после обеда, в его ушах зазвучал свист падающих бомб, так же громко, как и тогда, а когда он прикрыл глаза, он увидел лица всех людей из прошлого, и он не знал, как остановить этот шум или как заставить людей не уходить, не покидать его, несмотря на плач и мольбы…
Тот день стал началом его медленного заката, которому он сопротивлялся больше двадцати лет. Он постоянно оглядывался, пытаясь уловить момент, в который его раздавит, до тех самых пор, пока это не случилось. В то ветреное, солнечное утро, когда он держал ангела в руках, он знал, что она вернулась к нему, что это был ее способ сообщить ему, что она жива и в порядке. Тогда он понял, что у него есть все то, чего у нее быть не могло: безопасность, стабильность, успех и некоторая доля здравого рассудка. Он дал своим детям то детство, о котором ни он, ни она не могли мечтать.
Позднее, пока он смотрел, как Корд тащит Бена, щурившегося от яркого света, на пляж, чтобы поиграть в новую игру, слушал их крики во время беспомощной беготни кругами и падений в цветы, слушал, как они хохочут до слез, он почувствовал, что сделал все правильно, хоть это чувство и пробыло с ним всего один полдень.
Письмо Дины висело в пляжном домике, развернутое к стене, и с течением времени правила игры выцветали. Никто так и не прочитал его, никто не увидел, что она написала, пока много лет спустя та маленькая девочка и ее брат, уже ставшие взрослыми, не сняли его со стены.
Дорогой, любимый Энт,
Много лет назад я тебя покинула. Я взяла с собой ангела и пообещала себе, что верну его назад.
Вот он – повесь его над входом на его законном месте. Ассирийцы верили, что нужно закапывать маленькие фигурки вокруг порога и вокруг трона. Для защиты дома, для охраны от зла. Но я считаю, нужно повесить его как можно выше.
Прости меня за все. Я крала вещи ради денег. Чтобы выжить. Ангела я не украла, хотя Дафна всегда думала, что я лгу. Я всегда говорила тебе правду, которая заключается в том, что я купила ее честно, хотя и сознавала ее настоящую стоимость, и, если бы ты знал, насколько она древняя и ценная, ты бы почувствовал себя обязанным вернуть ее в музей, где она целый день стояла бы под стеклом под взглядами посетителей. Нет. Вместо этого я хочу, чтобы она тебя защищала.
Я нашла ее в придорожном ларьке, возвращаясь с раскопок, аккурат перед тем, как получила телеграмму, вызывающую меня к тебе. Я купила ее у старика с ящерицей в банке. Он дал мне выпить гранатового сока. Она хранилась в его доме многие годы. Его сыновья выросли высокими и сильными, и его семья была в безопасности, так он мне сказал.
