Николай Синельников Март 1934 г.
К сожалению, я не встретилась с Николаем Ивановичем в работе в советское время, но я не теряла с ним связи, с интересом издали следила за его творческой жизнью, за его режиссерскими достижениями. Иногда он писал мне и в письмах делился своими впечатлениями, мыслями о театре, о своей работе.
Сам актер, Николай Иванович понимал, чувствовал актерскую душу, актерскую тоску по ролям. Он писал мне: «Трудно с актерами, то есть, вернее, с ролями для них. Дирекция ошалела и составила труппу из 100 человек. Ужас. У одного утолили ролевую жажду – другой голодает. Огромная труппа. Имели в виду выезды в Сормово и Канавино… Сейчас приступаем к подготовке четырех пьес, а есть еще актеры, оставшиеся без работы. Будем готовить „Анну Каренину“, „Нору“, „Свадьбу Кречинского“ и „Беспокойную старость“. Вы должны играть в „Беспокойной“ ошеломляюще. Вот это я представляю себе ярко».
Он живо, горячо интересовался моей актерской работой, давал советы. Когда он узнал, что мне предстоит играть Хлестову в «Горе от ума», он мне написал: «…Вы талантливы. Конечно, и Хлестову вы „работаете“ хорошо, но я как-то не представляю Вас в этой роли. Мне Хлестова рисуется огромной старухой, малограмотной, с широким горлом, грубая, тыкающая во всех пальцем. Крепостница-помещица, которая может пороть своих крепостных собственноручно…»
Когда я, по его просьбе, послала мои фото в роли Хлестовой, он с присущим ему юмором писал мне: «…Долго всматривался в Ваш грим Хлестовой. Сделано артистически. Но тут приходится надевать мужской парик со лбом, клеиться, гумозиться… Я искренне посочувствовал и пожалел. Но все можно вынести во имя искусства, даже превратиться милой женщине в такого крокодила».
В письмах ко мне и в беседах с товарищами актерами, делясь своими мыслями, Николай Иванович говорил, что главная сила в театре – это актер, что спектакль должен строиться на актере, через актера, но каждый актер должен быть частью целого, частью, органически входящей в это целое. Он упрекал актеров за то, что они слишком щадят себя, жалеют, не любят себя тревожить, ни своего темперамента, ни души, ни головы. Ждут, когда за них подумает и сделает режиссер; на сцене думают и чувствуют чужой головой и сердцем, не умеют горячо думать и жить на сцене.
Николай Иванович считал, что самое страшное в театре – скука, равнодушие. Спектакль должен захватить зрителя целиком, держать его, не отпускать ни на минуту, – только тогда он по-настоящему будет проводником идей, воспитателем, властителем дум. Зритель должен быть захвачен происходящим на сцене, любить героя, ненавидеть его врага, он должен вспоминать и жить спектаклем, придя домой.
Из крупных, фундаментальных постановок Собольщикова-Самарина в Горьковском театре в советское время были: «Сон на Волге» А. Островского, «Вишневый сад» Чехова, «Мещане» Горького и «Гамлет» Шекспира. С интересом и увлечением работал Собольщиков над пьесами советских драматургов.
Ставя пьесу Ромашова «Бойцы», Горьковский областной театр развернул массовую работу вокруг спектакля. Режиссура и актеры выезжали к рабочему зрителю с докладами и исполнением отдельных сцен пьесы. В фойе театра была организована выставка публицистической и художественной оборонной литературы. Участники постановки имели несколько встреч с представителями командования Краснознаменной стрелковой дивизии. Всей этой деятельностью руководил Собольщиков-Самарин. Он работал с каждым участником постановочного коллектива.
В своем творческом отчете Москве Горьковский театр показал «Мещан» М. Горького (постановка Собольщикова-Самарина). Москва хорошо приняла спектакль. Собольщиков-Самарин в сопроводительной брошюре к спектаклю писал: «Я избрал в качестве творческого режиссерского и актерского воздействия на зрительный зал тот обличительный и страстный смех, который могут вызвать у нашего социалистического зрителя переживания Бессеменовых».
В своих постановках Собольщиков-Самарин всегда искал собственных путей, никогда не довольствовался известными тропинками и даже вступал в спор с аккредитованными столичными постановками. Например, спектакль «Интервенция» Л. Славина в театре Вахтангова и постановка «Интервенции» Собольщиковым-Самариным в Горьковском театре значительно разнятся как по структуре пьесы, так и по трактовке ведущих персонажей. Судя по статье Льва Славина в журнале «Театр и драматургия» (№ 6 за 1933 год), характеристика ведущих ролей в Горьковском театре значительно ближе к требованиям автора, чем вахтанговская.
Большой удачей Собольщикова-Самарина была постановка пьесы Островского «Воевода, или Сон на Волге». Ему близок был Островский. Он знал, понимал и хорошо чувствовал русскую жизнь, русский быт, русскую народную речь.
Собольщиков-Самарин был «чрезвычайно русским» человеком. Для него было органично и понятно все мощное русское, даже грубоватое. Постановка пьесы «Сон на Волге», пожалуй, была самой выразительной, наиболее характеризующей творчество Собольщикова-Самарина как художника-режиссера.
Самой капитальной постановкой Собольщикова в Горьковском театре был «Гамлет» Шекспира, осуществленный им в 1936 году. Николай Иванович тщательно и долго готовился к этой ответственной работе, о которой он горячо мечтал.
Он писал мне: «Я с головой ушел в работу по изучению материалов о „Гамлете“. Передо мной груды книг – тут и старая и новая литература о „Гамлете“, бесчисленное количество и дореволюционных статей начиная от Гёте, и наших советских… Страшно, Павла Леонтьевна, ох, как страшно… Над нами нависла громада величайшего творения гениального ума, и действительно страшно, чтобы она не раздавила нас, осмелившихся взять на себя этот огромный труд, который зачастую был непосильным для великих талантов сцены всех времен и народов. Как я справлюсь с этим, – не знаю. Но я хочу дать „Гамлета“ Шекспира без всяких надуманных режиссерских трюков, прочесть трагедию по-новому (не искажая ее) – в этом наша главная задача – работников современного советского театра…»
Приступая к постановке, Собольщиков делал труппе доклад. Вот несколько мыслей Николая Ивановича о «Гамлете» из его доклада труппе: «На первый взгляд кажется, что личная драма принца всецело захватила все его существо, но при более глубоком анализе мы видим, что мысли его сосредоточены главным образом на вековечной борьбе человечества за лучшую жизнь, на философских мировых вопросах и что эти вопросы являются для него вопросами жизни и смерти».
«Гамлет на рубеже двух эпох. В нем еще не совсем изжиты остатки феодализма, его дух не освободился еще от мрачных кошмаров Средневековья, но он уже жмурится от первых лучей Возрождения, бьющих ему в глаза. За ним – тьма; впереди – нарождающийся рассвет».
Дальше Николай Иванович спрашивает: «Что нужно играть в Гамлете? Прежде всего человека, который вошел в жизнь с наследием феодального уклада, но человека с новым, широким, гуманистическим мировоззрением, в исканиях лучшей жизни преодолевающего в себе все эгоистические побуждения…»
«Гамлет умен, образован, смел, находчив, остроумен, решителен, – он весь в действии, весь в борьбе. Это несомненно страстная, героическая фигура, павшая в непосильной битве с окружавшей его жестокой действительностью».
