В Москве с 1931 года я работала несколько лет как педагог: в Цететисе, в школе Камерного театра, в агитколлективе машиностроителей и в драматической школе при театре Красной армии (ЦТКА). Педагогическая работа, которой я занималась добросовестно, отдавала много времени и сил, не могла полностью удовлетворить мои творческие потребности. Ведь я привыкла жить интересами театра, а главное, не иссякла во мне потребность создавать нового человека – образ, роль. Мне казалось, что, так как из-за моего возраста я не могу исполнять роли героинь и инженю, мне нельзя вернуться в театр в качестве актрисы. И вот в моей жизни произошло событие, которое вернуло мне театр.
Художественным руководителем театра Красной армии в то время был Ю. А. Завадский. В конце 1934 года он предложил мне, не бросая педагогическую работу, вступить в труппу театра Красной армии в качестве актрисы. Я подумала и решила испытать свои силы в совершенно новых ролях. Труппа ЦТКА была богата чудесными актерами: А. П. Хованский, А. Е. Хохлов, П. И. Герата, Д. В. Зеркалова, Ф. Г. Раневская, Л. И. Добржанская и другие. А. Е. Хохлова я знала еще раньше, но сезону в Иркутском театре, но тогда он был начинающим актером. Встретившись с ним в театре Красной армии, я не могла не восторгаться им: какой большой, глубокий актер вырос из него. Ф. Г. Раневскую я тоже знала по нашей общей работе в провинции, где она росла как актриса на моих глазах.
Вступив в труппу Центрального театра Красной армии, я сыграла в феврале 1935 года престарелую генеральшу Нюрину, роль острокомического плана, в пьесе И. Прута «Я вас люблю» в постановке Ю. А. Завадского. С большим волнением и радостью вернулась я к своей актерской работе. Я называла себя «юной дебютанткой» и под этой шуткой скрывала настоящее волнение.
Пробыв на сцене около сорока лет, я со страхом подходила к работе в новом для меня амплуа. Играла я столетнюю старуху в интермедиях – сценах между картинами – пьесы «Я вас люблю», которые как будто не были связаны с сюжетом пьесы, но должны были подчеркивать современность происходящих событий внутри спектакля, раскрывая отживающее прошлое.
Под звуки старинной мелодии вывозили меня на сцену, перед занавесом, в кресле – живые мощи. На репетициях я пыталась найти образ Нюриной, выразительно произнося текст, пыталась выразить характерность жестами, движениями рук, головы. Ю. А. Завадский остановил меня: «А вы попробуйте иначе – ищите выразительность не в движениях, а в полной неподвижности, делайте эту неподвижность выразительной. Ведь старуха уже почти труп. Жизнь в ней еле теплится. Не говорит, а бормочет… И главное – ни одного движения руками».
Я была удивлена и запротестовала: «Вы, Юрий Александрович, лишаете меня всех сценических выразительных средств. Кто поймет, что она за человек и чем живет?» «И не надо… Она уже не человек…»
Вначале мне было трудно выполнить указание Юрия Александровича, но потом я поняла, что он прав. Ведь смысл и комизм этих интермедий в том, что при встречах с современными героями пьесы генеральша не понимает, кто они, чем они живут, она полна своими представлениями о действительности столетней давности. Она продолжает бормотать и тогда, когда ее партнеры ушли и она осталась одна, упрямо твердит свое, тихонько напевает старинную песню и засыпает на полуфразе.
Публика поняла и оценила находку Юрия Александровича, и каждый раз после первой интермедии все последующие, – верней, когда начиналась мелодия старинной песни и раздавался скрип коляски-кресла, на которой меня вывозили, – вызывали смех и аплодисменты зрителей. «Дебют» оказался, по отзывам, удачным, и я начала свою новую жизнь в театре на ролях старух.
Потом, в 1936 году, я перешла в театр-студию под руководством Ю. А. Завадского, а ранней осенью того же года театр Завадского переехал из Москвы на работу в Ростов-на-Дону
[20]. Не могу без волнения вспомнить наш приезд. Яркий солнечный день. Тихо подходит поезд. Ростовский вокзал и перрон полны народа. Все радуются московскому театру. На вокзальном здании висит плакат: «Добро пожаловать!». Шум, крики, приветствия, радостные, взволнованные лица. Приехавших актеров забрасывают цветами. Тут же, на вокзальной площади, начинается импровизированный митинг. Да, такие минуты не забываются!
Роскошное, только что выстроенное здание театра потрясло нас всех. Театр-гигант стоит на главной улице Ростова, высоко над Доном, и окружен парком.
Увидя театр, я остолбенела от изумления: «Это чудо, настоящее чудо! Еще так недавно, кажется, когда я уезжала из Ростова, здесь были пустырь, глушь, и вдруг… чудесный парк, в центре которого грандиозное здание… Как в сказке!»
Началась подготовка к сезону. Неминуемые в каждом новом деле трудности встретили нас: театр, такой роскошный и просторный, таил в себе коварные сюрпризы, от которых прежде всего страдали актеры. Колоссальных размеров сцена и громадный зрительный зал на две тысячи человек – все это освоить было нелегко. Вторая трудность, которую пришлось преодолеть, заключалась в том, что приехавшая из Москвы молодая труппа Завадского, во главе которой находились такие исключительно одаренные, замечательные актеры, как В. П. Марецкая, Н. Д. Мордвинов, П. П. Павленко, Р. Я. Плятт и другие, такие режиссеры, как М. П. Чистяков, Ю. А. Шмыткин, И. С. Вульф, воспитанные Завадским и воодушевленные его идеей построить настоящий, нужный нашей стране театр, слились с группой актеров Ростовского театра с чисто провинциальными навыками творчества. И несмотря на то, что там было несколько прекрасных, ценных актеров, как, например, Г. Е. Леондор, A. M. Максимов, это искусственное слияние давало себя чувствовать в работе и несколько тормозило ее вначале. Но благодаря умелому руководству все шероховатости, все, что мешало, вскоре было изжито, устранено, и мы действовали дружно, горячо и увлеченно.
Ростовский театр имени Горького дал мне много отрадных минут. Настоящий художник, большой мастер, Ю. А. Завадский создал в театре творческую атмосферу, в которой легко и радостно было трудиться.
Для открытия театра шла пьеса К. Тренева «Любовь Яровая» в постановке Завадского
[21]. Перед премьерой приехал К. А. Тренев. Присутствуя на последней репетиции, он, по-видимому, остался доволен работой театра. Я не была занята в спектакле, и он горько упрекал меня, думая, что я отказалась играть. Я доказывала ему, что занята в «Славе» В. Гусева – пьесе, которая готовится параллельно с «Любовью Яровой», что, перейдя на роли старух, я уже не могу играть Любовь Яровую, и т. д. На все мои доводы он делал грустное, обиженное лицо и говорил: «В пьесе, кроме Яровой, есть еще и другие роли – Марьи, Горностаевой… Ясно, не захотела!»
Когда после премьеры К. А. Тренев вернулся в Москву, он написал мне полушутливое, милое письмо:
Дорогая, но дешево себя ценящая актриса! Читал – горячо поздравляю
[22]. Киплю негодованием: уже не то обидно, что легкомысленно по старушечьей линии понеслась, а – что, и старухой будучи, вероломно мне изменила! Вот оно ныне старуха какая пошла!
