Ее жизнерадостность, юмор, какая-то легкость, с которой она переживает трудности жизни, качество, свойственное молодости, – все это повело меня к упрощению образа. Да, Мария Львовна молода душой, трудности жизни, выпавшие на ее долю, она несет стойко, твердо. В тяжелые минуты жизни не теряется, а быстро и разумно принимает решения. Мария Львовна человек серьезный, твердых убеждений, самостоятельно мыслит, разбирается в людях, в жизненных явлениях. Она – верная спутница, энергичная помощница своего мужа. Общность высших интересов и политических убеждений укрепляет их связь, сохраняет человеческие отношения, их любовь и нежность.
Работая над образом Марии Львовны, мы решили, что под суровостью, с которой она относится к Мише Бочарову, должна чувствоваться глубокая симпатия, больше чем обыкновенное человеческое расположение. Миша – родной, близкий ее душе человек; его и пожурить можно, и поворчать по-стариковски – он не обидится. Вот, например, первая сцена 1-го действия. Мария Львовна чутким сердцем чувствует, что с Бочаровым что-то случилось. Я – Полежаева усаживала его и начинала строгим тоном, под которым спрятаны беспокойство и забота о нем, расспрашивать, упрекая в скрытности, сердито говорила о его небритом лице и «бессонных глазах».
Контрастом этим дружеским, близким отношениям с Мишей Бочаровым является отношение Полежаевой к Воробьеву – с ним моя Мария Львовна была изысканно вежлива. Но вот выявляется вся отвратительная сущность Воробьева. Беспощадно осуждая его поведение, Мария Львовна способна даже на грубость.
В трогательной сцене прощания с Мишей Бочаровым перед его отъездом на фронт я боялась расчувствоваться – тянуло на это. Мы упорно искали, как избежать этого. Облегчил задачу автор, внеся комическую нотку в эту сцену. Мария Львовна выпроваживает мужа и Воробьева из комнаты, чтобы остаться наедине с Мишей. На удивленные возражения она просит: «Миленькие, прошу… Уходите из комнаты… Все, пожалуйста… Кроме Миши…» и т. д. Она не хочет свидетелей, не хочет, чтобы слышали те теплые, ласковые слова, идущие прямо из сердца, которые она сейчас скажет Мише. Настоящее чувство, даже материнское, скромно – оно стыдливо. Несмотря на взволнованность и полный серьез, с которыми я вела эту сцену, в зрительном зале всегда раздавался сочувственный ласковый смех.
Оставшись наедине с Бочаровым, я делала небольшую паузу, как бы собираясь с мыслями, и этим подготовляла зрителя к следующей сцене, приглашая его отнестись к ней серьезно. Порывисто, торопясь, сбиваясь, не зная, как выразить словами чувство материнского страха за него, волнуясь, говорит Мария Львовна: «Миша… миленький…» Опять маленькая пауза – перехватило голос от волнения: «Мы вас, как сына, любим. И я, и Дима…» и т. д. Кончая свое напутствие, я почти сердито, сурово говорила: «…берегите себя».
Н. Гарин – Бочаров помогал мне в этой сцене – молча, с серьезным лицом, ни разу не улыбнувшись, слушал он, опустив глаза, а когда я кончала монолог, он наклонялся и целовал руки одну за другой.
Анализируя и оценивая отношения Марии Львовны с мужем, мы боялись больше всего сделать их слащавыми. С помощью автора мы преодолели и это препятствие. От этого спас нас прежде всего юмор, которым автор щедро наградил супругов Полежаевых. Глубокая искренность и серьезность их отношений не допускали чувствительности.
Интересна в этом отношении сцена 1-го действия – встречи супругов после долгой разлуки. С места в карьер Мария Львовна начинает нападать на мужа за то, что он не писал, за то, что, уезжая, оставил ключ в дверях. Но под этой воркотней чувствуется и пережитое беспокойство за время его отсутствия, и радость, что он вернулся, и ласковая насмешка над его рассеянностью.
Не обращая внимания на ее воркотню, Полежаев, забыв снять пальто и даже поздороваться с женой, начинает рассказывать ей о своем путешествии. Она с восторгом, жадно слушает. В этой первой сцене достаточно ярко выявлены их взаимоотношения, и мы пошли в дальнейшем по пути, указанному нам автором.
Вспоминая создание образа Марии Львовны, я не задавалась целью подробно, во всех деталях, рассказывать о работе театра над всеми образами пьесы, а ограничилась семейной, интимной стороной жизни супругов Полежаевых. Этим, конечно, не исчерпывается большая по своему значению тема пьесы Рахманова о роли лучшей части русской интеллигенции в первые дни революции, той интеллигенции, которая не отгораживалась, а активно принимала участие в революции, не пряталась в науку, а радостно несла ее народу.
Большим событием в жизни Ростовского театра в те два года, что я там работала, была постановка замечательной пьесы Горького «Враги». С необычайной прозорливостью, с знанием жизни показал Горький людей и события кануна 1905 года. Вся пьеса насыщена атмосферой предреволюционной грозы, ненавистью, страстным гневом к эксплуататорам – помещикам, фабрикантам, горячей любовью к рабочим и глубокой верой в конечную победу рабочего класса.
Рабочие в пьесе являются грозной силой, которая в недалеком будущем сметет, уничтожит весь старый мир эксплуататоров. Это со всей проницательностью предвидел и показал в своей гневной пьесе Горький. Герои пьесы, рабочие – сильные своей сплоченностью, умудренные жизненным опытом, уверенные в своей правде люди. Все они охвачены одним стремлением, одной борьбой, но у каждого свое лицо, ему одному присущий характер. И какими ничтожными, трусливыми, дрожащими за свою шкуру показал Горький Бардиных и Скроботовых.
В пьесе сталкиваются два мира – мир собственников, угнетателей народа, циничных, беспощадных и лицемерных, и мир рабочего класса, поднимающегося на борьбу, стойких борцов, охваченных революционным духом, полных решимости и мужества.
Коллектив театра, вдохновленный страстной проповедью пьесы, горячо и взволнованно работал. Я восторгалась пьесой, всегда считала ее одной из лучших пьес Горького, видела все ее достоинства, всю ее значимость и радовалась, что театр включил ее в репертуар, но Полину Бардину мне не хотелось играть – роль казалась трудной, неблагодарной. Однако, захваченная общим энтузиазмом на репетициях, я и в роли Полины открыла интересные детали, осветившие мне путь к созданию образа. На одной из репетиций я поймала реплику Татьяны, обращенную к Полине: «Ты много кушаешь…», и я оттолкнулась от этой реплики. Вся паразитическая, животная сущность этой прожорливой, слепо-эгоистичной женщины стала мне ясна, я нашла ключ к роли. Под лицемерным либерализмом – одно стремление спокойно, сытно жить. Вся роль ожила и получила движение, и я с увлечением продолжала работать.
С творческим подъемом, темпераментно трудился весь коллектив. Каждая репетиция обогащалась какими-нибудь новым вкладом, внесенным тем или другим актером. Постановщики подхватывали инициативу актеров, развивали и вносили в спектакль. Так создавалась финальная сцена. Допрос рабочих. Молча стоят они перед судьями. Но вот долго сдерживаемый гнев вырывается у Левшина: «Нас не вышвырнешь, нет! Будет, швыряли! Пожили мы в темноте беззакония, довольно! Теперь сами загорелись – не погасишь! Не погасите нас никаким страхом, не погасите!»
Его страстный порыв заражает бесстрашием рабочих, молча стоявших позади. Соединив руки, как бы образуя крепкую, нерушимую цепь, они грозно двинулись вперед, на своих врагов, с пением: «Вихри враждебные веют над нами!..». Поднимаются шум, крики, визг испуганных насмерть Клеопатры и Полины. Песня разрастается, угрожающе звучит, и в этих смелых звуках слышится вера в будущую победу.
