– Мерси прекрасное имя, – сказал он, – потому что слово это означает прекраснейшее из всех достоинств.
[3]
– Нравится оно тебе? – спросила Маргарет у новой девочки.
– Да, – ответила та. – И Мерси буду я, потому что это твой дом, и ты в нем первая Маргарет.
Тут отец поцеловал обеих и сказал:
– Значит, моя Мег остается со мной, и я привел в дом Мерси.
Фамилия Мерси была Джиггс, девочка осталась сиротой. У нее нет ничего, объяснил отец дочери, кроме доброй души.
– Поэтому, Мег, мы должны взять ее к себе. Я буду ей отцом; твоя мать будет ей матерью; а ты вместе с Элизабет и Сесили будешь ей сестрой.
Вот так у Маргарет появилась новая сестра, соученица и собеседница. Хотя учиться Мег начала раньше, однако скоро почувствовала в Мерси Джиггс соперницу, девочка очень привязалась к приемному отцу и, подобно родной дочери, стремилась заслужить его уважение и одобрение.
Она тоже занималась изо всех сил, желая удивить его своими способностями. Теперь, когда друзья, придя к нему, спросили об успехах Маргарет, перед ними предстали две девчушки; и Мерси Джиггс, сиротка, поразила их даже больше, чем Мег, ведь та была дочерью образованного человека.
– Вот увидите, Мерси непременно докажет мою правоту, – радостно говорил Томас. – Она станет такой же умной, как мои родные дети. Получит вместе с ними наилучших учителей и докажет вам, что женский разум способен впитывать знания, как губка воду.
Мерси краснела, улыбалась и радовалась.
Потом наступило тревожное время. Отец как-то усадил Маргарет на колено и сказал, что должен ненадолго уехать.
Девочка ухватилась за него и закусила губу, чтобы сдержать слезы.
– Я же не насовсем, Мег, – сказал он. – Съезжу в другие страны. Побываю в университетах Парижа и Лувена, навещу друзей, которые навещают меня, приезжая в Лондон; и возможно, Мег, когда-нибудь я увезу туда тебя, маму и твоих сестер. Как ты на это посмотришь?
– Я хочу остаться здесь, хочу, чтобы ты остался тоже.
– Видишь ли, Мег, не всегда получается так, как мы того хотим. Ты станешь заботиться обо всех в доме, правда? И прилежно заниматься, пока меня не будет.
Она кивнула.
– Но почему тебе нужно уезжать? Почему?
– Потому что, возможно, мне скоро потребуется увезти вас во Францию. Однако сперва я хочу поехать туда сам, убедиться, что вам понравится там жить.
– Конечно, понравится, если там будешь ты. Не надо ездить без нас.
Он поцеловал ее и снял с колена.
И тут у Маргарет начались страхи. Не только потому, что отец уехал. По виду слуг, по голосам людей, разговаривающих с матерью, по ее обеспокоенному лицу девочка поняла, что стряслось нечто страшное.
Отец не сказал ей, что именно; и она знала – лишь потому, что она маленькая и не сможет понять.
Маргарет поговорила об этом с Мерси. Та, умная и тихая, тоже заметила что-то неладное и тоже боялась.
Однажды, когда мать пекла на кухне хлеб, Маргарет спросила:
– Мама, когда вернется отец?
– Скоро, дитя мое. Скоро.
– Скоро, – сказала Маргарет, – может оказаться долгим сроком, когда чего-то очень хочется. И коротким, когда чего-то не хочется.
Джейн погладила ее по головке. Маргарет гораздо больше походила на Томаса, чем на нее, гораздо больше походила на него, чем другие дети. При взгляде на свою старшую, ей всякий раз вспоминалось, как вскоре после рождения дочери Томас расхаживал по комнате с ней на руках, успокаивая плачущую малютку, что он умел ее успокаивать, как никто. Вспоминалось, как Томас говорил, что воспитает ее замечательной, благородной женщиной, как не чаял в ней души, как радовался, что родилась дочка, а не сын.
И казалось, Томас обладал предвидением, потому что Маргарет росла именно такой, как ему хотелось. Джейн поражалась ее уму; еще не достигнув пяти лет, девочка стала изучать латынь с греческим и получала от занятий такое удовольствие, как другие дети от игры в волан. Глядя на старшую дочь, Джейн радовалась. Подарив мужу эту умную, серьезную дочку, она его осчастливила.
– Послушай, моя милая, – сказала Джейн, – отца не будет еще несколько недель, и клянусь, он очень скучает по нам. Зато тем больше обрадуешься ему, когда он вернется, потому что сильно соскучишься.
– Больше всего, – сказала Маргарет, – я была бы рада видеть его каждый день.
С этими словами девочка ушла и села за уроки. Ей теперь хотелось поразить отца, когда он приедет.
В конце концов он приехал. Маргарет считала, что должна встретить его первой и, услышав отцовский голос, со всех ног бросилась в большой холл; однако вместе с ней выбежала Мерси.
Они стояли бок о бок, глядя на него.
Он с улыбкой посмотрел в их серьезные личики и поднял обеих на руки. Первой он поцеловал Мерси; но и та и другая знали – это потому, что ему больше всего не терпится поцеловать Маргарет, поскольку она его родная дочь и он никого не может любить так, как ее.
Они сели за большой стол всем домом, и все радовались тому, что он вернулся. Радовались слуги, сидящие за столом вместе с членами семьи; радовались бедные путники, усталые, изможденные, они пришли, так как твердо знали, что в доме Томаса Мора их накормят.
После еды Томас отправился в классную комнату и там приятно удивился успехам дочерей. Даже двухлетняя Сесили начала учиться; и он сказал, что очень этому рад.
– Да, – заявил Томас, – ради удовольствия вернуться к вам стоило уезжать.
Однако несколько дней спустя он повел Маргарет погулять на Гудмен Филдс и усадил рядом с собой на траву; потом сказал ей, что решил покинуть Барку, покинуть Сити и увезти семью во Францию.
– Но… папа, – воскликнула Маргарет, – ты говорил, что любишь Лондон и любой другой город будет для тебя чужим.
– Да, мое дитя. А ты?
– И я его люблю.
– Что бы ты предпочла – жить в чужой стране с отцом или в Англии… в Лондоне… без отца?
– Папа, я лучше буду где угодно с тобой, чем где угодно без тебя.
– Тогда, Маргарет, для тебя это не будет огорчением. «Лучше питаться одной травой там, где есть любовь…», так? И нам придется питаться травой, потому что мы будем бедны.
– Мы будем счастливы, – сказала Маргарет. – Но с какой стати нам уезжать?
– Иногда я думаю, Мег, не слишком ли быстро ты у меня взрослеешь. Просто не терпится увидеть тебя в расцвете. Я хочу, чтобы ты стала моим маленьким товарищем. Хочу обсуждать с тобой все дела. И забыть, что ты ребенок. Хорошо, я скажу, но это будет нашей тайной. Запомнишь?
