Томас поднял голову и уставился вдаль. Он улыбался, но окружающие почувствовали, что страх их усилился.
* * *
Замечательная погода казалась неуместной. Такого прекрасного апреля никто не мог припомнить. Яркое весеннее солнце раздражало Маргарет. Все делали свои дела молча, вымученно улыбаясь. Они знали, что вскоре Томаса вызовут для подписания недавно созданной присяги новому главе церкви. Как избавиться от этой напасти? Он будет поставлен перед необходимостью ставить свою подпись или нет. Первое будет уступкой королю, второе… Они не знали, не смели думать.
Наступила Пасха, и Томас, посмеиваясь над их страхами, решил отправиться с Уиллом в собор Святого Павла послушать проповедь.
В тот прекрасный весенний день они отплыли на барке.
Томас собирался вернуться в конце дня.
– Я буду рядом с Баклерсбери, – сказал он, – и не могу не заглянуть к сыну и дочери Клементам.
Мерси ждала его с тяжелым сердцем. Видя отца, она всякий раз боялась, что это последний.
– Джон, – обратилась она к мужу, – как я смогу весело приветствовать его? Как?
– Постарайся, – ответил Джон. – Кто знает, может, эта буря пройдет мимо.
Обед ждал Томаса на столе, Мерси шла по Поултри встретить его.
Она повстречала его идущим навстречу с Уиллом Ропером под руку, оба были увлечены разговором – несомненно, обсуждали только что прослушанную проповедь.
Подойдя к Мерси, Томас обнял ее, однако увидел то, чего она не могла скрыть, что видел в лицах всех членов семьи.
– Очень рад тебе, дочка. Ну, как ты? Весела и бодра?
– Весела и бодра, – повторила она. – Весела и бодра, папа.
Томас взял под руку и ее, и они пошли в Баклерсбери, он улыбался, ему было радостно идти с сыном и дочерью, они не были ему родными, но знали, что относится он к ним, как к родным.
Друзья и знакомые приветствовали идущего Томаса. Тепло улыбались ему. Они помнили его заместителем шерифа, помнили неподкупным лордом-канцлером. Но Мерси казалось, во взглядах их сквозят страх, жалость, предостережение.
Несчастье уже наверняка близко.
Маргарет, любящая отца, пожалуй, сильнее остальных, хотела бы, чтобы он подписал присягу, хотела бы, чтобы он пошел на что угодно, лишь бы оставался с ней. Мерси это понимала. Но если бы она, Мерси, могла обратиться к нему с подобной просьбой, то попросила бы поставить под этой присягой подпись?
Она не такая, как Маргарет. Для Мег важнее всего ее любовь. В конце концов, он ее отец, и она готова сохранить его любой ценой. Но Мерси ни за что не попросила бы его пойти против своей совести. Пусть поступает по правде – чего бы ни стоило это ему и семье.
Но это не значит, что страдала она меньше.
Вот и Баклерсбери с приятными аптечными запахами. Вот и старый дом.
– Всякий раз, когда вхожу в него, меня охватывает масса воспоминаний, – сказал Томас.
И Мерси поняла, что он рад снова появиться здесь, пробудить радостные воспоминания и лелеять их до тех пор, пока он не лишится возможности навещать этот дом.
– Пошли, папа, вы наверняка голодны. Давайте сразу примемся за еду.
Они сидели за столом, когда явился посыльный.
Мерси поднялась. Она не была чрезмерно встревожена. Она не ожидала, что к отцу явятся прямо сюда. Должно быть, это приглашение от кого-то из знакомых. Нет? Тогда это, вероятно, посыльный от двора. Очевидно, за Джоном, ведь он теперь один из королевских врачей.
Посыльный подошел. В руке он держал свиток.
– Письмо для меня? – спросил Джон.
– Нет, сэр. Мне поручено отвезти его сэру Томасу Мору в Челси, но я сократил себе путь, узнав, что он здесь.
Томас поднялся и взял свиток у посыльного.
– Благодарю. Вы очень разумно поступили, сократив себе путь.
Он дружелюбно поговорил с посыльным, и когда тот ушел, продолжал держать свиток неразвернутым.
– Папа… – испуганно произнесла Мерси.
– Дочка, давай есть замечательный обед, который ты для нас приготовила.
– Но…
– После, – сказал он. – Нечего спешить.
И заговорил о проповеди, которую слушал с Уиллом в соборе Святого Павла; но его никто не слушал; глаза сидящих постоянно обращались к лежащему на столе свитку.
– Отец, – сердито сказал Уилл, – не держи нас в неведении. Что там написано?
– Не догадался, мой сын? Ручаюсь, это требование предстать перед комиссией и подписать присягу новому главе Церкви.
– Загляните в свиток. Убедитесь.
– Уилл, не волнуйся так. Мы знаем, что это должно случиться.
– Отец, – раздраженно сказал Уилл, – ваше спокойствие сводит меня с ума. Прочтите, умоляю вас.
Томас прочел.
– Да, Уилл, – сказал он, – я должен предстать перед комиссией в Ламбете для принятия присяги.
– Я не смогу этого вынести, – сказал Ропер. – И Маргарет не сможет.
– Не теряй надежды, сын. Пусть тебя не гнетет беспокойство. Если оно долго тянется, выносить его легко. Если трудно, оно тянется недолго.
– Папа, когда ты должен быть в Ламбете? – спросила Мерси.
– Завтра, так что сегодня волноваться мне незачем. Сегодня я сам себе хозяин.
– Надо возвращаться в Челси, – сказал Уилл.
– Зачем?
– Все захотят, чтобы вы побыли с домашними как можно дольше. Маргарет…
– Оставь ее в неведении. Пусть проведет этот день спокойно. Чем раньше она узнает об этом вызове, тем раньше начнет расстраиваться подобно тебе.
– Разве знание, что вызов пришел, хуже страха, что он придет, знания, что он должен прийти?
– Да, Уилл, потому что в неопределенности есть надежда. Оставь пока в неведении Маргарет. Ну, давайте есть, а то Мерси обидится. И она, и слуги трудились, стараясь угодить нам обедом.
Есть? Наслаждаться едой? Как это можно? Их мучила почти невыносимая душевная боль. Лишь сэр Томас Мор был весел.
* * *
Ранним вечером они поплыли обратно в Челси.
– Пока никому ни слова, Уилл, – сказал Томас зятю. – Оставь их в покое… Оставь им этот день.
– Отец, – горестно ответил тот, – я не уверен, что сумею скрыть от них свой страх.
– Уилл, ты страдаешь от страха уже много дней. Улыбнись, сын мой. Они не узнают. Им не придет в голову, что вызов мне могут вручить где-то за пределами дома. Давай в этот вечер повеселимся. Будем петь, рассказывать истории, смеяться и радоваться друг другу, Уилл. В последний раз.
