Она рассказала, что отец выбил входную дверь, а Герард с мамой сбежали, потому что он полностью слетел с катушек. Она сказала, что мама и Герард нашли приют в одном доме на улице Бентинкстраат.
Добравшись до них, я узнала, что Герард избил отца после того, как Лысый опять заявился домой пьяным. Поскольку я отсутствовала, он принялся донимать маму, устроив проверку чистоты в доме.
Наш дом на Ээрсте Эгелантиерсдварстраат состоял из подвала, трех этажей и чердака. На каждом из этих уровней отец проводил двумя пальцами по любым поверхностям, которые могли запылиться, чтобы проверить, насколько хорошо мама вытирает пыль. Будучи хорошей хозяйкой, мама всегда делала это очень тщательно, отчасти еще и потому, что слишком хорошо знала — одна пылинка может стать причиной побоев.
Поскольку пыль не обнаружилась, отец стал искать другие способы отравить маме жизнь. Он вполне мог изобразить упущение в хозяйстве — например, выкинуть из шкафов постельное белье, а потом спросить, почему здесь такой бардак. В этой игре мама выиграть не могла. И в тот день тоже.
— А что это тут у нас в пепельнице? — язвительно поинтересовался отец.
В нашем доме никто не курил, поэтому мама использовала пустую пепельницу, складывая в нее купоны на скидку. Заорав, что пепельница для этого не предназначена, отец принялся открывать шкафы и выкидывать их содержимое на лестницу, ведущую со второго этажа на первый. Посуда, столовые приборы, приставные столики, стулья, все, что только попадалось под руку, летело вниз. Потому что «раз ты не убралась в доме как следует, будешь все переделывать заново».
Герард был у себя наверху и прибежал на крики отца с матерью и звон бьющейся посуды. Он увидел, что отец пытается спустить маму с лестницы, и внутри у него что-то щелкнуло. Он кинулся к отцу. Лысый попытался наброситься на Герарда, но получил прямой в челюсть.
Отец упал навзничь, стукнувшись головой, и в течение нескольких секунд лежал неподвижно.
Одним ударом Герард покончил с его диктатурой, и Лысый, похоже, понял это. Никто в нашей семье прежде не осмеливался применить к нему физическую силу. Ни мама, ни Вим, ни Соня, ни я. Герард был первым и последним.
Герард, тихий и застенчивый мальчик, выступил против отца. Он молча страдал до тех пор, пока и его терпение не лопнуло окончательно.
Честно говоря, я не ожидала от брата ничего подобного и горела желанием узнать все подробности урока, преподанного Лысому. Но Герард в своей спокойной манере сказал лишь:
— Ничего хорошего в этом нет.
Герард стал моим героем, и я радовалась, что в тот вечер меня не было дома, потому что могло случиться кое-что и похуже. Я бы вытащила из-под своей кровати кухонный нож, и кто знает, к чему бы это привело. Так что Герард спас не только маму от отца, но и меня от себя самой.
Мой младший брат Герард, мама и я снова сбежали от отца. Мама больше не вернется к нему. Я вырвалась из его плена. Наконец-то наступил мир! Так мне казалось. Однако долгожданные мир и покой оказались не без своих проблем.
Я привыкла к тирании. Домашнее насилие было нормой жизни. Другой жизни я не знала. Быть начеку круглосуточно и ежедневно — и так до бесконечности. Это состояние постоянного стресса определяет твое сознание, ощущения и эмоции. С малых лет развиваются механизмы психологической адаптации, позволяющие выживать в этой ситуации. Эти механизмы становятся твоей личностью. И когда ситуация меняется, ты чувствуешь потрясение и не знаешь, как жить.
Я привыкла к стрессу и крайней степени напряжения. Мне не хватало привычного адреналина. Вим получил это сполна. Покинув семью, он обрел новый дом в преступном мире. Это было уютное гнездышко, где он мог воспроизводить знакомые ему вещи: напряженность, агрессию и насилие. Мир, взывавший к его инстинктам самосохранения и выживания.
У Сони тоже получалось жить по-старому. В своих отношениях с Кором она попала в ситуацию полного контроля. Ее жизнь вращалась вокруг мужа, и она была в его полном распоряжении круглые сутки. Герард устроил свою жизнь в присущей ему благоразумной манере — стал членом любящей семьи Дебби. Подобных потребностей я не ощущала, а преступная среда не подходила мне так же хорошо, как Виму. Единственное, что меня могло там ждать, — «карьера» проститутки или подружки гангстера. А женская доля, которую выбрала себе Соня, совершенно не привлекала меня после того, что довелось пережить дома.
Я не знала, что мне делать с собой. Я становилась агрессивной. Я взрывалась по пустякам. Когда я заперла в гардеробном шкафу в прихожей свою милую мамочку, мне стало понятно, что так дальше продолжаться не может. Я превращалась в собственного отца. Я только и делала, что обижала маму.
Мне было шестнадцать, и я убежала из дому. Попав в серьезные неприятности, я оказалась в центре психологической реабилитации, откуда меня отправили обратно домой. А в 1983 году я уехала в Израиль работать в кибуце — это был единственный способ отправиться куда-нибудь подальше от дома без копейки денег.
В Израиле мне было комфортно. Постоянная угроза войны предполагала, что нужно оставаться настороже, в жизни присутствовал элемент хорошо знакомой мне напряженности. Я работала и занималась баскетболом, но когда в конце лета выяснилось, что, не будучи еврейкой, я не могу участвовать в соревнованиях, я уехала, чтобы начать новый баскетбольный сезон дома.
С исчезновением отца из нашей жизни власть взял на себя Вим, который сразу же стал командовать. Мы вновь оказались «дома», и я в очередной раз занялась своим спасением от диктатуры. Разговор с криминальной полицией тридцать пять лет спустя стал печальным свидетельством того, что у меня это так и не получилось.
Никому в нашей семье не удалось избавиться от прошлого.
* * *
Я вернулась к дому на Ээрсте Эгелантиерсдварстраат и заглянула в окно, чтобы посмотреть, изменилось ли что-то с тех пор. Но все выглядело точно так же, как и раньше. Дверь открылась.
— Вы кого-то ищете? — дружелюбно спросил молодой человек. — Вы так внимательно все разглядываете.
— Ах, извините. Я просто осматриваюсь, мое детство прошло в этом доме.
— Как замечательно. Зайдете на минутку?
Зайти? Сама мысль заставила меня содрогнуться.
— Нет, спасибо. Очень любезно с вашей стороны, но мне пора. Пока! — торопливо ответила я. Ноги моей не будет в этом доме, в этой колыбели ужаса.
Я вернулась к машине. Прежде всего надо было заняться маминой проблемой. Я послала Виму эсэмэску: «Чайку попьем?» «Ок, через полчаса» — последовал ответ.
Мы не любили обсуждать места по телефону — это давало возможность отправить туда группу наружного наблюдения и отследить встречу. Поэтому мы использовали кодовые обозначения — например, «попить чайку» означало встретиться рядом с моим офисом в кофейне ресторана «Гуммбар».
Вим приехал на своем скутере. Он был одет во все черное, как обычно, а вид у него был сердитый и обиженный.
