На этот раз я и сама была рада, поскольку страх Фрэнсис не выходил у меня из головы. Они спросили, готова ли я обсуждать с представителями ОУР подробности перехода в статус особого свидетеля. И предложили обозначить возможные темы моих показаний.
До этого момента я не рассказывала, что мне известно о конкретных событиях. Я сделала ряд туманных намеков на роль Вима в некоторых убийствах, но не сказала, в каких именно, и тем более не говорила, что знаю какие-то детали. Я хотела бы обсуждать все это с их начальником — государственным обвинителем от ОУР. Я была крайне осторожна в том, что касалось предоставления информации.
Женщины сказали, что передадут мои слова руководству и организуют встречу.
— Надеюсь, что долго ждать не придется, — сказала я, на чем мы и расстались.
В этот вечер я ожидала появления Вима, но все было спокойно.
В 6.30 утра на следующий день я ждала его, полностью одетая и готовая к выходу. Постоянно опасаясь полицейского налета, Вим вставал в пять утра и отправлялся в путь. Ему не хотелось, чтобы его застали врасплох спящим, поэтому он выдвигался очень рано утром. В это время суток заехать можно к очень немногим людям, и я — одна из них.
Я всегда старалась сделать так, чтобы Вим не застал меня в халате, поскольку мне нужен минимум час, чтобы привести себя в порядок перед выходом, и мне не хотелось оставлять его без присмотра, поскольку он наверняка стал бы рыться в моих вещах. Он всегда так поступает с хорошо знакомыми людьми.
— Все нормально, да? Тебе же нечего скрывать, правда же? — с деланым удивлением заявлял он.
Однако этим утром ничего не произошло. Он не появился и на следующий день, и через день от него не было ни слуху ни духу. И я забеспокоилась по-настоящему.
Парадоксальным образом не видеть его было еще хуже, чем общаться с ним. Я предпочла бы, чтобы он появлялся на моем крыльце ежедневно в 6.30 утра, чем вообще ничего о нем не слышать. При личной встрече я, по крайней мере, могла наблюдать его реакции, понимать, что ему известно и доверяет ли он мне по-прежнему. Не встречаясь с ним, я лишалась такого способа контроля и представления о его мыслях и планах. Может быть, он не появляется, потому что уже знает о моих разговорах с Департаментом юстиции? Может быть, он не хочет появляться, «когда что-то должно произойти», как он меня неоднократно предупреждал.
Следующим утром в 6.30 раздался звонок в дверь. Да, он вернулся! Я побежала вниз, открывать.
— Доброе утро, братишка! — весело воскликнула я, на какую-то секунду испытав неподдельную радость увидеть его после нескольких дней напряженного ожидания. Я посмотрела Виму в глаза, чтобы уловить, нет ли в них какого-то недоверия. Мне показалось, что нет.
— Привет, сестренка, прогуляемся? — спросил он.
— Конечно. Давно не виделись.
— Не мог. Дела были.
Я внимательно наблюдала за ним во время прогулки. Старалась понять, не вычислил ли он меня, следя за его интонациями, взглядом, жестами, реакциями и темами разговора. Он показался мне спокойным, и было не похоже, что он что-то подозревает. Я решила, что пока ему ничего не известно.
Я пережила вторую беседу с Департаментом юстиции. Женщины, с которыми я разговаривала, пока меня не «слили». Я не хотела торопиться с выводами, но, похоже, они держали слово.
Вернувшись домой, я включила одноразовый мобильник, купленный для связи с людьми из ОУР. Я не звонила им с личного сотового, поскольку он был зарегистрирован на мое имя. Связать звонок с одноразового мобильника со мной было бы невозможно. Я хотела свети все следы к минимуму. Все-таки это были полицейские, так что я соблюдала осторожность.
Оказывается, мне прислали дату и время. Встреча с руководством ОУР была назначена.
В глубине души (Три теплых воспоминания)
Наш дом на улице Ээрсте Эгелантиерсдварстраат был включен в реестр памятников архитектуры и подлежал реновации за счет городского совета Амстердама. Нас временно переселили на улицу Эгелантьерсграхт. «Временно» растянулось на четыре года.
Соне, Герарду и мне отвели комнату на первом этаже. Моя кровать была у окна с видом на канал и церковь Вестерторен. Вим уже стал подростком, и у него была собственная небольшая комнатка. Гостиная находилась этажом выше, а спальня родителей была на верхнем этаже, под крышей.
— Асси, проснись. Смотри, что я тебе принес, — прошептал Вим, чтобы не разбудить остальных.
Мне было, наверное, немногим больше десяти лет, и он часто будил меня среди ночи и ложился рядом. Часто он приносил что-нибудь — шоколадку или какую-нибудь другую сладость.
На этот раз он принес мне толстую плитку шоколада и игрушку — желтую птичку с оранжевыми хохолком и крылышками.
— Это тебе. Я ее выиграл на ярмарке, — прошептал он.
— Такая миленькая, — восторженно шепнула я.
— Двигайся, — сказал он и улегся рядом.
Он, как всегда, попросил почесать ему спину, что я и делала, жуя шоколадку.
— Нравится? — спросил он, явно довольный тем, что порадовал меня.
— Еще бы!
Эти маленькие тайны были невероятно волнительными. Если бы нас услышал отец, разразился бы дикий скандал, но Вим все равно это делал. Он шел против отцовской воли, и я с ним за компанию.
* * *
В подростковом возрасте мне, как в свое время и Виму, стало трудно мириться с отцовским всевластием. Следствием этого стал конфликт, после которого мне пришлось тринадцати лет уйти из дому. А затем мама, Соня, Герард и я стали жить на улице Линденграхт. Когда мне было четырнадцать, мама вернулась к отцу, и я старалась бывать дома как можно меньше. Я нашла отдушину в баскетболе и буквально поселилась в спортзале. Я могла находиться в нем ежедневно до одиннадцати вечера. Он стал моим спасением.
Играя в баскетбол, я ни о чем не думала. Моя агрессия выливалась в фанатичную преданность делу, и это была позитивная перемена.
Мой учитель физкультуры в средних классах восхищался моими, по его выражению, «золотыми руками». Я забрасывала мячи в корзину, невзирая на расстояние и свое положение на поле. Он настоятельно рекомендовал мне развивать талант, но в нашей семье о подобном и речи быть не могло. Для моего отца любые занятия вне дома являлись угрозой его диктатуре. Для него любая форма саморазвития была личным оскорблением.
Обсудить эту тему дома мне даже в голову не пришло. Я и так прекрасно знала, что денег на это не будет, равно как и возможности заниматься в спортивном клубе, куда ребенка нужно возить и забирать домой после тренировок.
Только в старших классах, когда я научилась пользоваться общественным транспортом, границы моего мира вышли за пределы района Йордаан. Теперь я могла познавать этот мир без ведома отца. А кроме того, он не мог запретить то, о чем не знал.
