Питер совершенно недвусмысленно давал понять, что ради самих себя и наших детей нам лучше помалкивать до конца дней.
Я расстроилась, но понимала, что это действительно так. Нет никакого толку делиться тем, что знаешь, рискуя жизнью. Это было бы самоубийственно. Облегчение, которое принесет сказанная правда, быстро исчезнет под гнетом страха, в котором придется жить.
Такая реакция была мне понятна, но Питер, помимо прочего, спросил:
— А как вы докажете, что он сам вам это рассказал?
Как я докажу? Что за вопрос? Я что, все это выдумала? Мне что, не поверят? Можно подумать, я просто так рискую своей жизнью.
Но Питер был прав. Предположим, я расскажу все, что мне известно. Но это не гарантирует, что брата действительно осудят. Питер напомнил мне: Вим мастерски умеет искажать факты. Он станет отрицать, что говорил мне это, а я не смогу доказать обратное. Утверждение, что мы его боимся, будет поднято им на смех — ведь мы проводили вместе с ним так много времени. Вим будет отрицать, что говорил мне о заказе убийства, ведь зачем бы ему сообщать об этом своей младшей сестре, да и вообще женщине? Он сделает что угодно, чтобы исказить факты и представить все так, будто мне выгодно засадить его за решетку по фальшивым обвинениям.
В тот момент я очень сильно расстроилась. Но Питер был прав в том, что вернул меня к действительности. Он ясно дал понять: мне не стоит рассчитывать, что мои рассказы встретят с восторгом, как будто нашелся недостающий для счастливого завершения элемент пазла. Он был прав и в другом — я не смогу доказать, что Вим признался мне в своих преступлениях и рассказал о заказе целого ряда убийств. Без доказательств мне никто не поверит, тем более учитывая неотразимое обаяние Вима. И даже если мне вдруг поверят, остается вопрос, признает ли суд мои показания бесспорным доказательством.
Соня сразу же согласилась с аргументацией Питера.
— Если Питер так говорит, то нам не надо это делать. Питер — сведущий человек. Он хорошо знает Вима и часто сотрудничает с полицией. Я рада, что мы с ним посоветовались. Мы не станем это делать.
— Оставим это дело Департаменту юстиции, — кивнул Питер.
* * *
Но они не смогли — или не захотели. Вим готовился выйти на свободу. Я решила взять это дело в собственные руки.
Годами я, наряду с остальными членами семьи, служила аудиторией для откровений Вима. Кор и Вим научили меня принципу «ничего не вижу, ничего не слышу». Я знала, как устроен преступный мир изнутри, а когда я стала адвокатом по уголовным делам, Вим решил, что я могу быть ему полезна. Для него я была идеальным сочетанием: юрист, способный мыслить как преступник. Вдобавок наше семейное родство гарантировало мою безусловную лояльность и молчание.
Он стал рассказывать мне все больше и больше. Из нудной младшей сестры я превратилась в полноценного собеседника.
Меня это не радовало, но от меня ничего и не зависело. Здесь я ничего не решала. Вим делает так, как удобно ему, и использует тебя, как пожелает. Твои потребности не значат ничего по сравнению с его собственными. Поэтому избавить свою жизнь от него невозможно. Он назначает встречу, и ты обязана быть. А если нет, он разыщет тебя в самый неподходящий момент и испоганит тебе работу или общение так, чтобы в следующий раз ты была там, где ему нужно, и тогда, когда ему это нужно. Малейшие возражения будут истолкованы как сопротивление, а «кто не со мной, тот против меня». И тогда все кончится плохо.
Так что избегать контактов с ним я не могла. Чтобы как можно дольше оставаться в числе его доброжелателей, а не противников, я приняла на себя роль его конфидентки. На меня можно было положиться, по крайней мере, было жизненно важно, чтобы он так считал.
Близился его выход на свободу, и я решила укрепить эту позицию в надежде собрать достаточное количество доказательств, чтобы упрятать его за решетку. И, словно бы мне помогал Кор, возникла ситуация, которая могла стать для меня очень выгодной.
* * *
В конце 2011 года, в преддверии освобождения из тюрьмы, у Вима случился конфликт с Дино Сёрелом, которого тоже обвиняли в вымогательстве у Виллема Эндстра. Сёрел утверждал, что Вим подставил его, назвав Эндстра его имя, хотя на самом деле он не имел к этому отношения. Он хотел вызвать Вима в качестве свидетеля и через своего адвоката спросил, готов ли он выступать в суде.
Вим отказался, потому что не признался в вымогательстве у Эндстра и никогда в жизни не стал бы этого делать. Он боялся, что его станут подозревать в убийстве Эндстра, и хотел избежать этого любой ценой.
Чтобы обесценить показания Сёрела, Вим выдумал конфликтную ситуацию: якобы Сёрел угрозами склонял Вима к лжесвидетельству. Он специально рассказал об этом по тюремному телефону и своему адвокату, и мне, чтобы Департамент юстиции тоже был в курсе. Эта легенда должна была также служить его алиби на случай, если Сёрел начнет давать показания против него. Он понимал, что преступный мир отнесется к этому неодобрительно и кое-кто из его коллег-бандитов сочтет его предателем.
Доверять своим старым приятелям Вим больше не мог, и я ухватилась за это, чтобы укрепить свою позицию конфидентки. Я нужна ему: друзья приходят и уходят, а кровные узы гарантируют, что мне можно доверять безгранично. По крайней мере, Вим ждал этого, а я хотела, чтобы он был в этом уверен.
Но на сей раз я поступала точно так же, как он поступил с Кором и со своими лучшими друзьями: я скрывала свои истинные цели и намерения. Было ясно, что Департамент юстиции не соберет достаточных доказательств. Они были не в состоянии этого сделать. Или просто не хотели? Если мы жаждем справедливости, то обязаны сами доказать все, что нам давно известно.
Смерть I (2013)
Мы с Вимом шли по улице Скелдестраат к улице Фердинад Болстраат. Приблизился какой-то человек и, глядя на нас, засунул руку в небольшую сумку на ремне.
Инстинктивно, без единого слова мы разделились — Вим пошел по одной стороне улицы, я по другой. Лучше не оставаться вместе, когда собираются стрелять. Лучше кого-то одного, чем обоих.
Мы не спускали глаз с сумки, одновременно оценивая и человека, и ситуацию. Киллер или не похож? По внешнему виду и поведению вполне может быть.
С годами у тебя развивается шестое чувство на такие вещи. Ты не боишься тех, кто походит на офисных служащих или студентов, но оцениваешь не только внешность — это еще и направление взгляда, и решительность походки.
Парень вынул руку из сумки. Ничего не произошло. Я снова пошла рядом с Вимом.
— Все путем, — сказал он.
— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — кивнула я.
Про его смерть мы говорили раньше, когда у него начались проблемы с сердцем. Тогда решили, что если вдруг он окажется в коме, то решение отключить его от аппаратуры мы примем все вместе — Соня, Сандра и я.
— Разобралась с этим? — спросил он через стекло во время свидания со мной в тюрьме Схевениген. — Все втроем, ладно? Потому что я тебя знаю, Асси, ты-то отключишь меня при первой же возможности. Соня вообще никогда ничего не решает, поэтому главное — Сандра. Она любит меня больше, чем все вы.
