– А фамилия Романенко?
Мила снова покачала головой:
– Кто это?
– Так, всплыло по ходу.
– А как Колю… Отравили?
– Нет. Почему вы так подумали? – встрепенулся майор.
– Просто спросила. А как же тогда?
– Ваш друг был убит… тяжелым предметом.
– Каким предметом?
– Мраморной статуэткой.
– Какой ужас! – воскликнула Мила, прижимая ладони к щекам. – Где?
– Пока не могу сказать.
– На улице Сиверской? – догадалась она.
– Да, – признался майор Мельник.
– Это где? В центре?
– Почти. Мы не нашли при нем мобильного телефона. Может, Николай оставил его в гостинице? Документов тоже не было.
– Нет, с телефоном Коля не расставался, а документы, по-моему, в номере.
– Я не мог бы взглянуть на вещи? Может, у него был ноутбук?
– Конечно! Но ноутбука не было, только айфон.
Тут им принесли вино. Вернее, вино принесли Миле, а майору минералку, так как на работе он принципиально не пил. Мельник вспомнил, что Илона Романенко тоже пила красное вино, и подумал о законе парных случаев, который все-таки работает.
Мила перестала плакать и пила вино мелкими глотками. Майор Мельник смотрел, как двигается ее горло. У него снова мелькнула мысль о том, что она красивая женщина и горло у нее красивое…
Она допила вино и сказала решительно:
– Идемте!
Майор Мельник чуть не спросил: «Куда?», но сразу же сообразил – Людмила имела в виду гостиницу.
…Номер был небогатый, без изысков, хотя «Братислава» и считалась самой крутой городской гостиницей. Но майор сразу же отметил: номер был чисто прибран, никаких разбросанных одежек или косметики, дверцы стенного шкафа аккуратно задвинуты, на столе букет живых цветов – синих ирисов. Людмила села в кресло у окна, а майор Мельник начал деловито изучать паспорт и записную книжку Николая Рудина, а также содержимое его сумки. Стандартный набор путешественника на короткие расстояния: две рубашки, носки, трусы, пара свитеров. В ванной комнате новенький бритвенный прибор, лосьон и щетка для волос. Не обнаружив ничего интересного среди вещей Николая Рудина, майор попросил у Милы разрешения забрать записную книжку. Возможно, удастся найти координаты таинственного Виктора. Тут майор вспомнил об исчезнувшем друге Илоны Романенко и спросил:
– Вы уверены? Точно его звали Виктор? Может, Владик?
– Его звали Виктор, – ответила Мила. – Я точно помню. А книжку берите. Все, что хотите, берите…
Выглядела она усталой и несчастной.
– Зареченск недалеко, – сказал майор Мельник, – может, кто-нибудь из подруг сможет приехать и побыть с вами?
– Подруг? Да они все мне завидуют! Вы не представляете, какие люди злые! – горячо воскликнула Мила. – Меня даже отравить пытались!
– Отравить? Зачем? – вырвалось у майора, прежде чем он осознал бессмысленность вопроса. – Вернее, я хотел спросить, вы уверены?
– Конечно, уверена. На фотосессии насыпали какой-то дряни в кофе, я чуть не умерла. Зачем… – горько прошептала Мила. – Я ведущая модель, они меня с потрохами сожрать готовы!
– А вы не преувеличиваете? – засомневался майор, но удержался и вместо этого спросил: – Может, случайность?
– Да какая случайность! Хотели отравить, потом однажды ночью в гостинице кто-то пытался открыть дверь, и машина чуть не сбила. Это в Чехии. Вот я и думаю, может, хотели меня? В смысле убить, а убили Колю? – Она испуганно смотрела на майора Мельника, сжав кулачки.
Майор Мельник покрутил головой и осторожно спросил, чувствуя, как глупеет на глазах:
– В смысле перепутали?
– Да нет, чтобы запугать! Разве нас можно перепутать?
Резонно, ничего не скажешь. Майор Мельник вспыхнул скулами.
– С какой целью?
– Ну… Не знаю. Они на все способны.
– Кто?
– Господи, да откуда же я знаю! Вы ведь тоже не знаете, кто убил Колю.
Майор Мельник только крякнул. Логика, однако, женская. Но красивая ведь женщина! А красивым женщинам прощается многое, даже глупость, часто воспринимаемая как пикантная добавка к пресной повседневности.
Майор велел Миле дверь никому не открывать, из номера по вечерам не выходить, хорошенько выспаться и в случае малейшего намека на опасность звонить ему лично. И отбыл, оставив свой номер телефона. Отбыл с сожалением, необходимо заметить…
Глава 8
…Из дневника
И фиолетовые тени
Текут по огненным полям…
Забытых дел, умолкших дней
Ненарушимые кладбища.
И тлеет медленно закат…
Максимилиан Волошин. Пустыня
…Из аула мы вышли на рассвете. Закутанные в халаты, головы обмотаны тряпками, в растоптанных сапогах… Все не новое, купленное у местных, сохранившее их запах. Школьный учитель, обрусевший немец, женатый на местной, поразительно красивой женщине, помог со снаряжением. Я попросила разрешения сделать карандашный набросок жены учителя – женщина взглянула на мужа, и тот согласно кивнул. Именно учитель рассказал о мертвом городе, «елю сехер» или как-то похоже, я постаралась максимально близко передать звучание его слов, в двухстах примерно километрах к юго-востоку от аула. Говорят, там проходила часть Великого шелкового пути – через Среднюю Азию в Китай – и был оазис… Андрей выразительно посмотрел на меня: он-то был уверен – речь идет о Маргуше.
Андрей Княжицкий… Последний романтик. Идеалист. В вечном поиске смысла жизни. Одержимый желанием оставить след. Историк-недоучка. Лидер нашего нелепого квартета. Умирающий от чахотки, с красными пятнами нехорошего румянца на скулах и блестящими от озноба глазами…
Около десяти дней караванного пути, сказал учитель, имея в виду нашу неподготовленность. Он же помог найти проводника с двумя верблюдами – страшными, облезлыми, с огромными мордами и неуклюжими длинными ногами. Проводник говорил только на местном наречии, и объясняться с ним пришлось жестами.
Для меня, городского человека, пустыня – это много песка, жарко днем и холодно ночью. Саксаул и верблюжья колючка. Еще я знала, что название пустыни «Каракумы» переводится на русский как «Черные пески», – прочитала в энциклопедии, изданной «Акционерным издательским обществом Ф. А. Брокгауз – И. А. Ефрон», готовилась. Словом, романтика. Но оказалось, подготовиться к такому невозможно! Невозможно представить себе такое громадное количество песка! Один песок, насколько хватает глаз! Сыпучий, спекшийся в черепаший растрескавшийся панцирь, белый, желтый, серый, терракотовый, на тысячи километров шевелящиеся песчаные волны и высохшие русла песчаных рек. То здесь, то там глаз выхватывает торчащий из песка черный бивень или ребро мамонта, а то и черный окаменевший ствол дерева, отполированные временем и солнцем. Им больше миллиона! Человек неспособен представить себе такую немыслимую древность. Полтора миллиона лет эти окаменелости пролежали, засыпанные песком, затем песчаная буря выбросила их на поверхность, где они пролежат до скончания времен или пока другой бурей не будут погребены на следующие миллионы лет. Все это не укладывается в сознании: человек, оказывается, так ничтожен, слаб, мал и кратковечен, а пустыня – это вечность, застывшее пространство, над которым пролетают эпохи, но совершенно ничего не происходит и не меняется. А может, здесь просто нет времени – остановилось…
