– Версия чисто гипотетическая, надеюсь? – уточнил Добродеев.
– Готов поспорить, это она убила Рудина, а потом обыскала чердак, где хранится барахло прабабки. Помнишь, Илона упоминала про чердак и прабабкины вещи? Могла упомянуть и Людмиле. Это легко проверить. Сейчас позвоним Илоне, попросим подняться на чердак и проверить.
– Как-то это все… очень сложно, – покрутил головой Добродеев. – Ты все усложняешь, Христофорыч.
– Такой уж я человек, Лео. Усложнитель. А еще помогатор, и кофейник, и два фиксика внутри. Спорим? На бутыльмент.
– Спорим!
Монах посмотрел на часы.
– Звони, она должна быть дома.
Добродеев достал айфон…
Илона была дома и очень удивилась странной просьбе новых знакомых.
– Илоночка, это очень важно, пожалуйста, мы хотим проверить некую версию, – разливался Добродеев.
– Я там сто лет не была, – сказала Илона.
– Спроси, он заперт или нет? – подсказал Монах.
– Илоночка, он у вас запирается?
– Нет, по-моему. Сейчас поднимусь и посмотрю.
– Не запирается, – прошептал Добродеев.
Монах удовлетворенно кивнул.
Добродеев положил айфон на стол. Оба напряженно уставились на блестящий аппаратик. Оттуда долетали невнятные звуки, хлопанье двери, шорохи. И вдруг Илона вскрикнула. Добродеев схватил айфон и закричал:
– Илона! Что случилось? На вас напали?
– Я ударилась, тут низкая притолока. Сейчас! – И вслед за этим ее возглас: – О господи!
– Илона? Что?
– Тут все перевернуто! – теперь закричала Илона. – Ничего не понимаю! Мона говорила, на чердаке могут жить бомжи… Неужели? Все ящики! Одежда, обувь… Папки с рисунками! Какие-то бумаги! Все рассыпано! Все же было аккуратно сложено… Да что же это такое!
Шорох, негромкий глухой стук и тишина. Добродеев и Монах напряженно прислушивались, но из телефона больше не долетало ни звука.
– Надеюсь, у нее все в порядке, – заметил Добродеев.
– Уронила телефон, – сказал Монах. – Вставай, Лео, пошли к Илоне.
…Илона отперла им не сразу. Была она разгорячена и растрепана, одета в коротенький пестрый сарафанчик, с тряпкой в руке.
– Ой! Заходите! Я убираюсь на чердаке. Просто поверить не могу! Кому нужно было рыться в старых вещах! Там же ничего ценного нет… И главное, я понятия не имею, когда это случилось.
– Вы так внезапно пропали из эфира, что мы решили проверить, все ли в порядке, – сказал Добродеев.
– Мобильник упал, я не сразу нашла. Там все разбросано, даже ступить некуда.
– Можно посмотреть? – спросил Монах.
– Конечно. Если хотите. Только надо подняться по лестнице.
Илона окинула взглядом их внушительные фигуры.
– Мы по очереди, – успокоил Монах.
И они полезли на чердак по хлипкой деревянной лестнице. Ступени душераздирающе трещали, и Добродеев жалел, что не остался внизу. Монах, сопя, поднимался вслед за журналистом. Поднявшись, они стали на пороге, рассматривая картину страшного разора, представшую их глазам. Груды старой одежды и обуви, старых журналов и учебников, поломанные тумбочки и стулья, этюдники и коробки с высохшими красками, вываленные из опрокинутых ящиков тетради, рукописи, альбомы с набросками. В центре беспорядка стояло царское кресло с высокой спинкой, обитое потертым красным с золотыми лилиями штофом.
Столбы пыли, пронизанной тонкими золотыми копьями закатных лучей, запах старой дачи и тлена завершали невеселую картину.
Монах и Добродеев переглянулись. Монах приподнял бровь и почесал под бородой.
– Мона рассказывала, как в некоторых домах в стенах или на чердаке живут бомжи, – сказала Илона. – Мона – это моя подруга. А хозяева ничего не подозревают. Я уже не знаю, что и думать. Может, это Рудин или его убийца? Зачем? А как вы узнали? Почувствовали?
– Зачем-то они влезли к вам, правда? Возможно, обыскивали дом. Как видите, мы не ошиблись.
– Но тут же ничего нет!
– Кресло то самое? Прабабушкино? – спросил Монах, указывая на кресло. – С картины?
– Ага. Бабушка Аня очень его любила. Мы думали обтянуть заново и поставить в гостиной, но все руки не доходили… Да и денег лишних не было.
– А это что? – Добродеев кивнул на опрокинутый ящик, откуда вывалились папки, альбомы, свернутые в рулоны листы ватмана.
– Прабабушка в молодости много путешествовала, там всякие зарисовки. Вы не подумайте, здесь всегда был порядок, все аккуратно сложено. Здесь даже можно жить. В углу есть диван… только сейчас его не видно. Я, маленькая, пряталась тут, представляла, что это мой корабль.
Монах наклонился, поднял с пола альбом, пролистал. Карандашные наброски, быстрые точные штрихи, твердая рука… Верблюды, барханы, кустики с мелкими цветками, висящий в воздухе город с минаретами и куполами, по-видимому, мираж, тощие куры, гребущие в мусоре, тощие спящие в тени жалких глиняных стен собаки. Женские лица, молодые и старые, красивые и уродливые, накрученные вокруг головы платки и шали, мониста, серьги, шальвары, турецкие туфли с загнутыми носами, дети, мужчины в халатах и тюбетейках, базар с горами дынь, арбузов, персиков и помидоров, медные кувшины и блюда, глиняная посуда, ювелирные украшения, халаты и ткани, нищие с протянутой рукой, уличный музыкант с дудочкой…
Монах почувствовал, как в уши врывается гортанный говор и гомон толпы, рев верблюдов, удары кузнечного молота, он словно обонял запах дыма и горелого хлеба, чувствовал кожей обжигающий адский жар солнца…
– Илона, вы позволите покопаться в бумагах? – спросил он. – Я хочу знать, что здесь искали. Я мог бы прийти… да хоть завтра.
– Конечно! Но я не понимаю… Вы думаете, это Рудин? Или они вдвоем с убийцей? А потом он его…
– Я тоже не очень понимаю, моя девочка. Можете описать украденный автопортрет?
– Конечно! Всю жизнь перед глазами. Прабабушка сидит в этом кресле, – Илона указала рукой на кресло. – С высокой прической…
– Какие на ней украшения?
– Подвеска и серьги.
– Не знаете, где они?
– Серьги у меня в шкатулке, а подвеска… – Илона задумалась. – Не знаю. Я никогда ее не видела. Понятия не имею.
– Что за серьги?
– С голубыми топазами, красивый дизайн. Бабушка Аня говорила: подарок одного ювелира, который хотел на ней жениться. Прабабушка ему отказала. У нас в семье одни женщины.
– Что еще? Ваза, шкатулка, книга?
Илона задумалась. Монах и Добродеев переглянулись.
– Нет, по-моему. Там больше ничего не было. Только подвеска и серьги.
– Что за подвеска?
