Тунис — относительно небольшая страна, поэтому его расходы на реформы были гораздо скромнее по сравнению с египетскими. При правлении Ахмед-бея главным источником трат была армия низами. Чтобы поддерживать современную армию численностью 26 000 человек, Ахмед-бей импортировал из Франции необходимые технологии и приглашал специалистов для создания вспомогательных отраслей — оружейных и литейных заводов, текстильных фабрик для производства военной формы, кожевенных заводов для изготовления сапог и седел и т. д. Но, как и Исмаил-паша в Египте, Ахмед-бей был не прочь потешить свое тщеславие. Его самой расточительной прихотью стало строительство дворцового комплекса в Мухаммадийи, в 10 милях юго-западнее столицы Туниса, который он называл тунисским Версалем. Как и следовало ожидать, вскоре масштабные траты стали не под силу тунисской казне, и Ахмед-бей был вынужден ограничить свои амбиции. Бейское правительство отказалось от большинства проектов и закрыло многие казенные фабрики и заводы.
Преемники Ахмед-бея продолжили процесс модернизации со значительными инвестициями в общественные проекты без создания надлежащей доходной базы. В 1859 году была проложена линия телеграфной связи и построен акведук для снабжения столицы пресной воды. Британской компании была выдана концессия на строительство 22-мильной железнодорожной линии, связавшей Тунис с портом Ла-Гулетт и прибрежным городом Ла-Марса. В столице появилось газовое освещение и мощеные улицы{23}. Как и Исмаил-паша в Египте, правители Туниса хотели превратить свою столицу в современный европейский город.
В Стамбуле и османских провинциях также активно шел процесс модернизации. Как имперский центр, несущий ответственность за свои обширные территории, Стамбул должен был обеспечить равное развитие всех своих провинциальных столиц на Балканах, в Анатолии и арабских землях. Османское правительство реализовало крупные городские проекты в арабских провинциях, включая строительство новых рынков, государственных учреждений и школ. Во многих крупных городах империи появилось газовое освещение, трамваи и другие атрибуты современной городской жизни.
Османское правительство также предоставляло концессии европейским компаниям на реализацию крупных инфраструктурных проектов. Были модернизированы порты в Стамбуле, Измире и Бейруте. В Черном и Мраморном морях появилось паровое судоходство. В 1856 году британская компания получила концессию на строительство первой в Турции железной дороги протяженностью 130 километров от порта Измир до столицы сельскохозяйственной провинции Айдын. В 1863–1865 годах французская компания построила вторую железнодорожную линию от Измира до Касабы протяженностью 93 километра. По мере того как эти линии продлевались, доходы государства от железных дорог росли, поощряя дальнейшие инвестиции в строительство железнодорожной сети в Анатолии. В эпоху танзимата было открыто множество концессионных промышленных предприятий и рудников, где велась добыча угля и других полезных ископаемых. Однако прибыли от успешных предприятий не могли сравниться с убытками от тех, что терпели неудачу, и доходность османских инвестиций в европейские технологии не окупала затраты.
Безудержные правительственные расходы вызывали серьезную тревогу у реформаторов в Османской империи и Северной Африке. Приобретение европейских технологий привело к результату. прямо противоположному ожидавшемуся: вместо того чтобы сделать государства сильными и независимыми, процесс модернизации привел к обнищанию и ослаблению ближневосточных правительств, и они стали, как никогда, уязвимы перед европейским вмешательством. Анализируя ситуацию в Тунисе, Хайр ад-Дин заключал: «Очевидно, что чрезмерные траты, обременяющие государство сверх его финансовой способности, являются следствием произвола власти и что надлежащая экономия, ведущая к благосостоянию государства, может быть достигнута путем строгого регулирования всех трат в рамках танзимата»{24}. Другими словами, Хайр ад-Дин утверждал, что, для того чтобы развивающие проекты приносили плоды, правительство не должно выходить за рамки финансовых возможностей государства и что все преимущества процесса реформирования подрываются произволом власти и неумеренными расходами.
Хайр ад-Дин и другие мыслители-реформаторы видели решение проблемы безудержных правительственных трат и произвола власти в конституционных реформах и представительном правительстве. Во второй половине XIX века идеи, высказанные ат-Тахтави в его анализе французской конституции, завладели умами прогрессивной общественности. При конституционном правлении страна будет процветать, знания умножаться, богатство копиться, а сердца людей радоваться. По крайней мере, так было в теории.
Тунисская конституция 1861 года не оправдала надежд реформаторов. Она воспроизводила основные положения османских указов о реформах 1839 и 1856 годов и налагала недостаточно ограничений на исполнительную власть бея, за которым сохранялось право назначать и увольнять министров по своему усмотрению. Также предусматривалось учреждение совещательного органа — Верховного совета, который состоял из 60 представителей знати, выбираемых беем. Хайр ад-Дин, назначенный главой Верховного совета, вскоре разочаровался в ограниченных полномочиях собрания, которое не могло помешать бею делать то, что он хочет. Понимая, что бейское правительство создало совет только как номинальный орган, в 1863 году он подал в отставку. Поводом к этому послужило решение правительства о взятии первого внешнего займа, что, по мнению Хайр ад-Дина, поставило страну на «путь, ведущий к краху»{25}.
В 1860-е годы конституционное движение началось и в Египте. Полагаясь на анализ ат-Тахтави, многие реформаторы считали конституционное правление основой европейского процветания и могущества и недостающим звеном в процессе реформирования их собственной страны. Но, как и в Тунисе, инициатором любых преобразований в Египте мог выступать только его правитель. Именно Исмаил-паша в 1866 году созвал первое Совещательное собрание депутатов, которое состояло из 75 членов, избиравшихся по системе непрямых выборов на трехлетний срок. Как и тунисский бей, Исмаил-паша хотел вовлечь землевладельческую знать в свою спорную финансовую политику через созыв совета, роль которого была сугубо консультативной (депутаты никак не участвовали в принятии законов). Тем не менее совещательное собрание стало форумом, где египетские элиты могли озвучить свою критику правительства и его политики, что положило начало более широкому их участию в делах государства{26}.
Но наиболее значимые формы конституционное движение приняло в самой Турции. В конце 1860-х в Стамбуле начала действовать тайная организация под названием «Общество новых османов», созданная представителями молодой турецкой интеллигенции, а также некоторыми крупными гражданскими чиновниками и военными. Собираясь в Париже и Лондоне, члены этой организации совместно с европейскими либералами выработали комплекс требований, касавшихся конституционного правления, народного суверенитета и выборного парламента. Они критиковали правительство за бедность османского общества, за тяжелое финансовое положение империи и за ее растущую зависимость от европейских держав, которые все бесцеремоннее вмешивались в ее внутренние дела. Вину за все проблемы Турции они возлагали на безответственную политику султана и его правительства. «Новые османы» издавали свои газеты и пытались заручиться поддержкой движения со стороны иностранных правительств. Но, несмотря на свои передовые взгляды, они считали, что любые изменения в Османской империи могут произойти только по воле султана. Как заметил Намык Кемаль, один из руководителей «Новых османов» и влиятельный турецкий интеллектуал XIX века, «преданность султану в крови у османской нации. Мы ничего не в силах сделать, если султан этого не захочет»{27}. В 1871 году деятельность «Новых османов» прекратилась, но их идеи нашли поддержку среди сторонников реформ в Стамбуле. Политическим преемником «Новых османов» стало движение младотурков, и их усилия в конце концов были вознаграждены в 1876 году, когда появилась первая турецкая конституция и был созван первый парламент.
