Тяжелые последствия для мирного населения заставили участников мятежа прекратить боевые действия в Дамаске. «Когда повстанцы увидели, какой ужас охватил женщин и детей от непрерывного обстрела кварталов и от кружащих в небе самолетов, без разбора сбрасывающих бомбы на дома, они покинули город»{30}, — вспоминал Шахбандар. Хотя восставшие не сумели удержать Хаму и Дамаск, они смогли дать передышку восставшим в Джебель-Друзе, которые в течение трех месяцев сдерживали основной натиск французских войск. Если французы надеялись жестокостью, проявленной в Хаме и Дамаске, остановить распространение восстания, то они просчитались. Зимой 1925–1926 годов им пришлось задействовать войска буквально во всех уголках страны, где один за другим вспыхивали вооруженные мятежи.
Тем не менее мандатным властям удалось подавить беспорядки в северной и центральной Сирии, после чего они взялись за Джебель-Друз, где Султан-паша аль-Атраш все еще вел активные боевые действия. В апреле 1926 года французы захватили столицу друзской автономии Сувейду. После капитуляции Абд аль-Крима в Марокко в мае 1926 года французское правительство наконец-то смогло перебросить в Сирию значительное подкрепление. В результате общая численность французских войск, по оценкам Фаузи аль-Кавукджи, достигла 95 000 человек. Сирийское движение сопротивления было разгромлено, его лидерам пришлось покинуть страну. 1 октября 1926 года Султан-паша аль-Атраш и доктор Абд ар-Рахман Шахбандар пересекли границу соседней Трансиордании.
Фаузи аль-Кавукджи продолжил борьбу даже после того, как другие лидеры сдались. С октября 1926 года по март 1927 года он отчаянно пытался возобновить восстание, но сирийский народ, опасавшийся возмездия со стороны французов, утратил волю к борьбе. В марте 1927 года аль-Кавукджи удалось собрать группу из 74 бойцов, на которых приходилось всего 27 лошадей. Они обошли стороной Дамаск и направились в пустыню, но местные племена, ранее поддерживавшие восстание, предали их. Прибегнув к хитрости, аль-Кавукджи и его люди сумели избежать пленения и уйти в Трансиорданию, но их страна осталась в руках французских захватчиков.
Сирийское восстание не смогло принести стране свободу. Новые лидеры национально-освободительного движения из числа городских элит не поддерживали идею вооруженной борьбы и предпочитали двигаться к своим целям путем переговоров и ненасильственных протестов. Но до 1936 года усилия сирийских националистов не приносили сколько-нибудь значимых успехов.
Итак, бóльшую часть 1920-х годов французские колониальные власти подавляли восстания в Марокко и Сирии, но их еще ожидали похожие события в Алжире.
Минуло уже столетие с тех пор, как в 1827 году алжирский дей предрешил судьбу своей страны, ударив мухобойкой французского консула. После первой высадки войск у Сиди-Ферруша в июне 1830 года французы вытеснили из Алжира османов, разгромили движение сопротивления эмира Абд аль-Кадира и подавили ряд крупных восстаний — последнее в 1871–1872 годах. К началу ХХ века они завершили покорение алжирских земель от Средиземного моря до Сахары.
К началу 1920-х годов в Алжире проживало больше 800 000 французских поселенцев{31}. С 1848 года Алжир перестал быть иностранной территорией: его официально присоединили к Французской империи, а три провинции — Оран, Алжир и Константину — преобразовали в департаменты, которые избирали своих представителей в Палату депутатов Франции. «Алжирские» депутаты — точнее, депутаты от французской общины в Алжире, поскольку коренным алжирцам не разрешалось ни голосовать, ни участвовать в выборах, — имели непропорционально большое влияние в Палате и выступали единым блоком, отстаивая интересы поселенцев.
С приближением 100-летнего юбилея французского присутствия в Алжире было решено впечатлить и метрополию, и коренное население теми потрясающими результатами, которые были достигнуты за это время. Подготовка к торжествам началась за несколько лет. Первый шаг был сделан в декабре 1923 года, когда генерал-губернатор Алжира постановил создать специальную комиссию, чтобы «подготовить программу празднования 100-летнего юбилея захвата Францией столицы Алжира в 1830 году». Французский парламент одобрил выделение бюджета в размере 40 млн франков и создание комиссии, ответственной за организацию мероприятий. В конечном итоге этот юбилей обошелся французской казне более чем в 100 млн франков.
За год Алжир преобразился. В городах и деревнях были установлены монументы в честь ключевых вех в истории французского Алжира. В столице и крупных городах, таких как Оран и Константина, появились музеи. По всей стране были построены новые школы, больницы, приюты для детей и для бедных, сельскохозяйственные и профессиональные училища, а также самая мощная в мире радиовещательная станция, чтобы распространять новости о юбилее по всей территории Алжира. В прибрежном городе Оран была организована крупная выставка, помпезно презентованная как Всемирная ярмарка. Было проведено больше полусотни международных конференций и конгрессов, посвященных практически всем вопросам, которые только могли прийти в голову алжирским властям. Календарь пестрел спортивными событиями, транссахарскими авторалли и яхтенными регатами. По ночам города сияли праздничной иллюминацией; самые красивые здания были оснащены ночной подсветкой; регулярно устраивались изысканные фейерверки.
Пожалуй, памятные монументы лучше всего отражали символическое значение этого юбилея. В коммуне Буфарик в нескольких километрах к югу от столицы Алжира была установлена массивная каменная плита 45 метров длиной и 9 метров высотой «во славу колонизаторского гения Франции». Скульптор Анри Бушар (один из создателей Стены Реформации в Женеве) разместил по центру мемориальной плиты группу французских «героев-первопроходцев, носителей цивилизации» во главе с генералами Бюжо и де Ламорисьером, которые в 1830–1840-х годах с помощью тактики выжженной земли победили эмира Абд аль-Кадира и покорили Алжир. За спинами генералов плотными рядами стояли представители французской знати, чиновники и «образцовые» поселенцы. А на заднем плане скульптор изобразил нескольких арабов в национальных одеждах, выглядывающих из-за плеч величественных фигур французов, — «первых туземцев, чья активная преданность помогла решить эту задачу [колонизации Алжира]» {32}.
Без образа благодарного алжирского народа не обошелся даже военный мемориал, посвященный высадке французских войск в Сиди-Ферруше 14 июня 1830 года. Французская пресса горячо обсуждала, не «огорчит ли туземцев» этот монумент. «Все, кто знает Алжир, — писал Гюстав Мерсье, официальный историограф юбилея, — и кто живет бок о бок с его арабо-берберским населением, не имеют в этом отношении никаких опасений». Истинные чувства коренных алжирцев, утверждал Мерсье, хорошо выразил племенной вождь Буазиз Бен Гана, который утверждал: «Если бы туземцы в 1830 году знали французов так же хорошо, как знают их сегодня, они бы зарядили свои винтовки цветами, а не пулями, чтобы приветствовать их прибытие». Эти же чувства были отражены в надписи на десятиметровом монументе, изображавшем гордую Марианну, смотрящую в глаза преданному сыну арабской нации: «Сто лет назад Французская республика принесла в эту страну процветание, цивилизацию и справедливость, и ныне благодарный Алжир воздает должное своей бессмертной привязанностью к Родине-матери». Несомненно, французы хотели представить ситуацию так, будто алжирцы приветствовали колонизацию своей страны{33}.
