Юбилейные торжества достигли апогея в Сиди-Ферруше 14 июня 1930 года. В очередной попытке изобразить колониальный Алжир совместным франко-арабским детищем организаторы назвали мероприятие «празднованием союза французского народа и коренных народов Алжира». Огромная толпа собралась у нового монумента в Сиди-Ферруше, чтобы поглазеть на военный парад и послушать торжественные речи. Шеренгу колониальных чиновников возглавлял сам генерал-губернатор. Военные самолеты устроили воздушный парад и осыпали собравшуюся у монумента толпу лепестками цветов. Была организована «олимпийская» эстафета: бегуны с факелами стартовали от монумента в Сиди-Ферруше и побежали в находившуюся в 30 километрах столицу.
Речи французов были предсказуемо триумфальными, но куда поразительнее оказались выступления почетных гостей из числа коренных алжирцев. Известный богослов Хаджи Хаму, выступавший от имени преподавателей мусульманских религиозных школ, выразил французам благодарность за возможность свободно изучать ислам. По его словам, все прихожане мечетей вслед за своими имамами разделяли «всеобщую любовь к священной светской Французской республике» (la sainte République Française laïque), что было замечательным оксюмороном. Господин Белхадж, выступая от лица мусульманских интеллектуалов, заявил, что французы и коренные алжирцы превратились в «единый уникальный народ, живущий в мире и согласии под сенью общего флага и общей любви к родной стране». Один из видных арабских деятелей, господин Ураба, умолял: «Научите нас, поднимите нас еще выше, поднимите нас до вашего уровня. И давайте сольем наши голоса в едином возгласе, идущем от самого сердца: да здравствует великая Франция! Да здравствует Французский Алжир!»{34}
В эпоху подъема национально-освободительного движения в арабских землях Алжир казался единственной страной в регионе, искренне приветствовавшей колониализм. Но далеко не все алжирцы были довольны своей участью. Многие представители образованной элиты считали, что, раз алжирцы не могут победить французов, они сами должны стать «французами», добившись полного равноправия с французскими гражданами, которое в 1930 году так и оставалось недостижимой мечтой. Принимая французское господство как неизбежное, эти образованные алжирцы сделали выбор в пользу движения за гражданские права, а не национально-освободительной борьбы. Главным выразителем их мнения стал студент фармакологического факультета Алжирского университета Фархат Аббас.
Фархат Аббас (1899–1985) родился в маленьком городке на востоке Алжира в небогатой семье служащих колониальной администрации и землевладельцев. Он учился во французской школе, где ему привили французские республиканские ценности. Больше всего на свете он жаждал получить все привилегии французского гражданина. Однако французские законы налагали жесткие ограничения на политические права и свободы алжирских мусульман. Еще в XIX веке Алжир был поделен на «полноправные» коммуны с преимущественно европейским населением, где действовало французское общее право, «смешанные» коммуны с европейскими меньшинствами, где применялось сочетание гражданского и военного правления, и туземные коммуны, полностью находившиеся под властью военной администрации.
Законы проводили четкое разграничение между европейцами и коренными алжирцами. В 1865 году сенат Франции признал алжирских мусульман французскими подданными (что давало им право служить на гражданской и военной службе), но не гражданами Франции. Чтобы получить французское гражданство, алжирец должен был отказаться от своего мусульманского гражданско-правового статуса и начать жить по французским законам о правовом статусе личности. Учитывая, что такие ключевые сферы жизни мусульман, как брак, семейные отношения и наследование, регулировались исламским правом, такое условие было равносильно требованию отказаться от своей веры. Неудивительно, что за 80 лет существования этого закона всего 2000 алжирцев обратились за получением французского гражданства.
Незащищенные французским правом, алжирские мусульмане подпадали под действие дискриминационных законов, получивших название «туземный кодекс» (Code de l'Indigénat). Как и законы Джима Кроу в Соединенных Штатах, принятые после Гражданской войны с целью сохранить расовую сегрегацию и подчиненное положение афроамериканцев, этот кодекс был принят после последнего крупного антифранцузского восстания в 1871 году и позволял привлекать коренных алжирцев к ответственности за деяния, дозволенные европейцам, в частности за критику Французской республики и ее должностных лиц. В кодексе были прописаны в основном незначительные наказания за мелкие преступления, например до пяти дней тюрьмы или штраф в размере 15 франков. Однако именно из-за незначительности наказаний туземный кодекс применялся довольно часто и больше, чем любой другой правовой дискриминационный инструмент, напоминал коренным алжирцам о том, что на собственной земле они были гражданами второго сорта. Для такого человека, как Фархат Аббас, воспитанного во французских республиканских традициях, это было невыносимо унизительно.
Аббас отреагировал на 100-летний юбилей колонизации Алжира серией резких критических эссе, написанных на французском языке и вышедших в сборнике под названием «Молодой алжирец: от колонии до провинции». В них Аббас выражал свое разочарование французским колониальным правлением и призывал заменить его просвещенным французским республиканством.
Прошедшее столетие было веком слез и крови. Слезами и кровью истекали мы, коренные народы… Празднование 100-летнего юбилея стало мучительным напоминанием о горьком прошлом, демонстрацией богатства одних и бедности других… Взаимопонимание между расами останется пустым звуком, если новый век не поставит всех граждан этой страны в равное общественное положение и не даст коренным народам возможности подняться с колен{35}.
Слова Аббаса отчасти перекликались с выступлениями представителей мусульманских элит на торжествах в Сиди-Ферруше, взывавших к французам: «Поднимите нас еще выше, поднимите нас до вашего уровня». Но Аббас был куда категоричнее в своих требованиях.
Он утверждал, что алжирцы заработали право на французское гражданство военной службой. С 1913 года, когда в Алжире впервые была введена воинская повинность для коренного населения, французское правительство широко использовало колониальные войска. На фронтах Первой мировой войны воевало больше 200 000 алжирских мусульман, и многие из них не вернулись домой. По разным оценкам, в этой войне погибли от 25 000 до 80 000 алжирцев и еще больше получили ранения{36}.
По окончании войны алжирцев продолжили призывать во французскую армию. Сам Фархат Аббас отслужил в 1922 году и считал, что это дает ему право стать французским гражданином. Если Франция не проводит различий между солдатами по национальному или религиозному признаку, писал он, то и перед лицом закона они должны быть равны. «Мы — туземцы и мусульмане, но мы — французы, — заявлял он. — Здесь, в Алжире, нет европейцев и туземцев, есть только французы»{37}. Однако устройство колониального общества и его законы превращали коренных алжирцев в низший класс в их собственной стране. «Что еще можно сказать о ежедневных оскорблениях, которые коренной алжирец вынужден терпеть на родной земле, в повседневной жизни — на улицах, в общественных учреждениях? Цирюльник закрывает перед ним двери, отель отказывает ему в номере»{38}.
