Джейн улыбнулась ему. Она испытывала трепет перед обеими принцессами. Она их побаивалась, правда по разным причинам. В присутствии Елизаветы Джейн всегда чувствовала себя неловко, а Мария казалась ей ужасно старой, торжественной и солидной.
— Это очень добродетельная женщина, — сказала Мария, — она может принести нашему отцу счастье.
Елизавета кинула на нее лукавый взгляд. Неужели она не знает, что леди Латимер заинтересовалась реформатской верой? Наверное, не знает, ибо Мария никогда не назвала бы добродетельным того, кто не остался верен католицизму.
Мария, в отличие от Елизаветы, плохо знала, что происходит при дворе. Она проводила большую часть времени на коленях, прося Господа наставить ее на путь истинный и даровать мужество вынести то, что назначено ей судьбою. Елизавета же смотрела во все глаза, прислушиваясь ко всему, и научилась хитростью выведывать секреты у окружавших ее женщин. Что касается мужества, то она не была уверена, что наделена им в полной мере, но надеялась, что ум поможет ей избежать ситуаций, в которых оно ей потребуется.
— Еще одна мачеха, — сказала она. — Я рада, сестра, что король выбрал женщину, с которой вы большие друзья.
— Мне будет приятно видеть ее, — ответила Мария, подумав: «Быть может, Катарина Латимер попросит отца, чтобы он разрешил нам появляться при дворе?»
Ей везло с мачехами — все они были добры к ней, за исключением, быть может, Анны Болейн, да и та перед смертью пыталась помириться с Марией. Мария отказывалась понимать, что у Анны Болейн не было другого выхода — она игнорировала и всячески принижала ее только потому, что любая почесть, оказанная Марии, умаляла значение ее собственной дочери, Елизаветы. Мария признавала только те взгляды, которые диктовала ее религия, требования которой она скрупулезно выполняла; других точек зрения для нее не существовало. Зато Джейн Сеймур, Анна Клевская и Екатерина Ховард были очень добры к принцессам. Но Мария, как и Елизавета с Эдуардом, были уверены, что свою новую мачеху полюбят сильнее всех остальных.
Мария решила переменить тему разговора — отец еще не объявил о своем решении жениться на леди Латимер, а пока он не сделает этого, глупо и совершенно бестактно обсуждать этот вопрос. Следует отучить Елизавету от ее вульгарной привычки интересоваться сплетнями, унаследованной от матери низкого происхождения; Мария не должна позволять ей передавать Эдуарду слухи, ходившие при дворе.
Поэтому Мария обратила взгляд на Эдуарда и принялась серьезно разговаривать с ним, а Елизавета, присоединившись к их беседе, тут же превратилась в чопорную девочку девяти лет, хорошо образованную для ее возраста, ибо учителя тоже заставляли ее много работать, а поскольку она все схватывала на лету, то, как и Эдуард, часто удостаивалась похвалы.
Наконец леди Мария ушла; Елизавета тут же завладела разговором, и атмосфера в детской изменилась. Совсем не удивительно, что Эдуард восхищался своей сестрой. Его поражало не только ее несокрушимое здоровье, но и ее способность изменять, казалось, даже сам характер, если ей нужно было заинтересовать или привлечь тех или иных людей.
Это был поистине счастливый день для принца, ибо, в довершение ко всему, его посетил дядя Томас. Если бы мальчик не стремился всегда поступать как надо, он любил бы своего дядю Томаса сильнее, чем отца. Как сильно они отличались друг от друга! И король, и Томас были яркими личностями, но король внушал сыну страх, а Томас Сеймур — любовь. Когда дядя Томас появлялся в комнате Эдуарда, ему казалось, что вместе с ним в нее врывался морской ветер. Он был отличным моряком, не без удовольствия вспоминал Эдуард, очень важным человеком в государстве, однако не таким важным, чтобы не уделить немного времени своему маленькому племяннику.
В тех редких случаях, когда они оставались вдвоем, дядя Томас бывал веселее обычного. Он поднимал мальчика на вытянутых руках, и тот радостно вскрикивал. Томас помогал ему на какое-то время забыть, что он наследник престола, будущий король, и к тому же Тюдор! У дяди Томаса был редкий дар в присутствии детей превращаться в мальчишку, давая им возможность почувствовать себя его ровесниками.
Это чувствовал не только Эдуард. И стоило только дяде Томасу появиться, как настроение в комнате переменилось.
Джейн в присутствии этого великолепного дядюшки всегда чувствовала себя спокойнее. Елизавета становилась еще надменнее, не скрывая, однако, своего возбуждения и радости. Что касается Эдуарда, то он чувствовал себя мужчиной, таким же веселым и важным, как дядя Томас, сбросив на время тяжелое бремя ответственности, лежавшее на плечах этого пятилетнего мальчика, готовившегося стать королем.
— Всем добрый день! — вскричал веселый сэр Томас, и его сиявшие глаза оглядели всех собравшихся. — Ваше высочество, принц. — Он церемонно поцеловал Эдуарду руку, но Эдуард хорошо знал, что это игра и ее не надо принимать всерьез. — Моя дорогая принцесса. — Глаза принцессы вспыхнули, ибо моряк особенно подчеркнул слово «дорогая». — И моя милая леди Джейн, — нежным голосом произнес Томас, целуя руку тихой девочке, поднявшейся ему навстречу. — А что это у вас вид как у заговорщиков? Что вы затеяли?
Они рассмеялись в ответ, как маленькие дети... как обычные счастливые дети, которым не нужно постоянно следить за своими словами и поступками, опасаясь сделать что-нибудь не то.
— Секреты, да? Секреты? Тайны, которые нельзя доверить даже дядюшке Тому? — Нет, дорогой дядя, — ответил Эдуард. — У нас от тебя нет тайн.
— Все ты врешь. — Голубые глаза Томаса вспыхнули; потеребив свою бороду, сэр Томас придал лицу преувеличенно сердитый вид и оглядел детей. — Мне кажется, я должен раскрыть эту ужасную тайну, — прорычал он сквозь зубы.
Он подумал о них. Бедный Эдуард, он совсем еще малыш! Его большая голова была так набита знаниями, что тщедушное тело едва могло удержать ее. Маленькая леди Джейн, поднявшая на него свои грустные глаза, забыла на мгновение свою обычную серьезность и превратилась, как и Эдуард, под влиянием магического обаяния жизнерадостного сэра Томаса, в обычного ребенка.
А Елизавета?.. О, Елизавета уже не ребенок. Вот она стоит перед ним на фоне занавесей с рисунком зеленого цвета, который так красиво оттеняет ее огненные волосы. Она опустила глаза, но на ее губах играет лукавая улыбка. Елизавета не хочет, чтобы он считал ее ребенком, ей хочется казаться в его глазах женщиной. И... ей больше всех нравится их шутливая беседа.
— Клянусь бесценной душой нашего Господа! — вскричал Сеймур. — Да это заговор против меня! Но я раскрою его, я вырву у вас признание. Так кто же расскажет мне? Вы, милорд?
Он схватил Эдуарда на руки и поднял его высоко над головой. Мальчик громко засмеялся, что бывало с ним очень редко.
— Согласны ли ваше высочество рассказать мне ужасную тайну?
Рука Эдуарда, только недавно потерявшая младенческую пухлость, вцепилась в роскошные каштановые кудри сэра Томаса.
— Опусти меня, дядя Томас. Опусти, говорю. Я выдеру тебе все волосы, если не опустишь.
