— Милорд, — произнесла Катарина, — я хочу попросить вас об одной милости.
Король благосклонно посмотрел на нее. Он хотел, чтобы она поняла, что доволен ею и настроен даровать все, что она ни попросит.
— Ну, Кейт, говори. Что это за милость?
— Она касается ваших дочерей. Мое самое запетое желание — видеть их при дворе как принцесс. Милорд, я не могу избавиться от мысли, что это неправильно — не признавать в них принцесс.
Глаза короля сузились.
— Ты знаешь, как много страданий я перенес по милости их мамаш? Мария — незаконнорожденная. Ты знаешь это. И Елизавета тоже.
— Но разве вы не состояли в браке с матерью леди Елизаветы?
— Нет. Не вмешивайся в дела, в которых не разбираешься. Я никогда не любил женщин, которые совали нос не в свое дело, Кейт. — Он больно защемил ее щеку большим и средним пальцами. — Запомни, Кейт, я знаю, почему ты просишь об этом. Ты заботишься о них, а не о себе. За это я тебя и люблю. Брак с матерью Елизаветы нельзя назвать законным — она была обручена с Нортумберлендом. Это сделало наш брак незаконным, и поэтому ее дочь — ублюдок. Они обе незаконные, говорю тебе.
— Но ведь они ваши дочери! А леди Елизавета гак похожа на вас! И разве вы не можете, милорд, вернуть им то положение, в котором они находились, когда вы верили, что состоите в законном браке с их матерями?
Король сделал вид, что задумался и что эта просьба его рассердила. Но это была игра, которую он очень любил. Он совсем не задумался и вовсе не был недоволен. Он знал, что люди не одобряли того, что его дочери живут в нужде; и если они будут продолжать считать их незаконнорожденными (а они должны так считать, раз этого требует его совесть), то он не будет возражать против того, чтобы вернуть споим дочерям их прежнее положение при дворе. А как приятно было сделать это, ведь он сам хотел того же! К тому же он угодит Кейт, своей новой жене, своей возлюбленной, своему поросеночку.
— Мне кажется, я не смогу отказать тебе в этой просьбе, дорогая, и, раз ты просишь меня об этой милости, я дарую ее тебе.
— Благодарю вас. Благодарю от всего сердца. Ваше величество так добры ко мне!..
— И ты должна быть добра ко мне.
Катарина знала, что он имел в виду. Ей показалось, что она слышит звон колоколов на тауэрской часовне. «Сыновей, сыновей, — взывали они, — роди мне сыновей».
— Но сначала, — произнес король с видом монарха, дарующего еще одну милость подданному, и без того сверх меры облагодетельствованному им, — перевяжи мне ногу. От ходьбы повязка сползла и причиняет мне боль...
* * *
Были, однако, два человека, которых не радовало счастье короля. Одним из них был Томас Райотесли, а другим — Гардинер, епископ Винчестерский.
Райотесли, хитрая лиса, обнаружил с помощью своих шпионов, что королева в своих покоях читает запрещенные книги, и поспешил сообщить об этом открытии своему другу Гардинеру.
Двор находился в то время в Виндзоре, и Гардинер, очень встревоженный вестью о том, что он сам помог посадить на трон королеву, склонявшуюся к протестантизму, предложил Райотесли отправиться в Большой парк и там обсудить эту новость, опасаясь говорить о ней в стенах замка.
Когда они отошли от замка подальше, Гардинер сказал:
— Это очень тревожная весть, друг мой. Я ведь готов был поклясться, что королева — добрая католичка.
— Боюсь, что это очень хитрая женщина, милорд епископ; пока она была женой Латимера, делала вид, что она такая же верная католичка, как вы или я. Но как только Латимер умер и она стала женой его величества, она перекинулась к еретикам.
— Глупая женщина, дружище Райотесли. Если бы она стала еретичкой, будучи женой Латимера, — это было бы еще полбеды. Но еретичка — жена нашего суверена — совсем другое дело. Но мы тратим время впустую, судача о грехах этой женщины. Мы должны действовать.
Райотесли кивнул. Именно этого он и ждал от Гардинера. Епископ в защиту католицизма способен нанести удар и нанесет его в нужном направлении. Гардинер был сильным человеком, он служил еще под началом Уолси; такт и энергия в деле о первом разводе короля стали причиной его быстрого взлета. Когда Уолси был отстранен от дел, Гардинер стал государственным секретарем. Вскоре после этого он сделался архидьяконом Лестера и епископом Винчестера. И хотя король ценил его меньше, чем некоторых других своих министров, и, хотя Гардинер был низкого происхождения, это лишь означало, что его взлет к вершинам власти был более заметным, и, пусть он не завоевал любви короля, зато он завоевал его уважение.
— Расскажи мне, что ты узнал о королеве, — продолжал Гардинер.
— Она окружила себя людьми, интересующимися повой верой. Это ее сестра Херберт, падчерица Маргарита Невиль, герцогиня Саффолкская, леди Хоби и другие. Они называют себя тайными «реформаторами». Не забывайте, милорд, что она в какой-то мере руководит образованием принца и принцессы. Принц Эдуард и принцесса Елизавета — совсем еще дети, и их очень легко совратить с пути истинного. Леди Мария — истая католичка и никогда не изменит своей вере. Но эта женщина отвечает за образование не только принца и принцессы, но и двух девиц Грей, а они близки к трону, и этот факт не может не тревожить нас.
— Я и сам прекрасно это понимаю. Мы не можем допустить, чтобы престол с королем делила еретичка.
— А разве нельзя рассказать об этом королю?
Гардинер мрачно улыбнулся. Его взгляд задержался на двух башнях замка, соединенных подвесным мостом. Замок стоял на холме, а перед ним лежали в беспорядке улицы Виндзора, вдоль которых тянулись белые с черным дома, увенчанные остроконечными крышами. Он видел серебрившуюся в солнечных лучах реку, которая, извиваясь, прокладывала себе путь среди долин, желтых от обилия лютиков.
Но мысли Гардинера были далеки. Он думал о других королевах, которых в свое время погубили министры. Он понимал, что ни один министр не осмелится приблизиться к влюбленному королю с доносом на женщину, на которой он женился всего две недели назад.
Да, Кранмер сумел добиться казни Екатерины Ховард, но это случилось, когда после свадьбы прошло довольно много времени. Король, правда, все еще любил Екатерину, но Кранмер рассказал о ней королю такие вещи и предоставил такие доказательства, что Генрих отправил на плаху жену, которую очень любил. А что протестант Кранмер сумел сделать с Екатериной Ховард, то католик Гардинер сделает с Катариной Парр.
Но не сейчас. Время для этого еще не пришло.
— Надо все хорошенько обдумать, — медленно произнес он, — сейчас наносить удар по королеве опасно. Король ею доволен. За две недели семейной жизни она понравилась ему еще больше. Могу уверить тебя, Райотесли, что теперь, ухаживая за ногой короля и мягко обходясь с ним, она доставляет ему больше удовольствия, чем даже до свадьбы. Наше время еще не пришло.
— Я уверен, что вы правы, милорд, но не окажется ли задержка опасной? Сейчас король ценит ее, и она имеет возможность нашептывать ему на ушко свою ересь.
