А ведь эта работа могла и выскользнуть из рук Фрэнка. Дело в том, что Гарольд Арден ему отнюдь не симпатизировал. Между тем Фрэнк жаждал петь.
– Я не по душе лидеру группы, – посетовал он, а Долли сказала:
– Нечего тебе делать в этой забегаловке, да еще по ночам.
– Фрэнк взглянул на меня с тоской, взял на руки свою собаку, Гирли, и заперся у себя в комнате, – вспоминала Долли. – Вскоре из-за двери стали доноситься рыдания, и длилось это добрых два часа. Наверное, тогда я впервые поняла, что значит для Фрэнки пение. Я подошла к телефону и принялась звонить Гарри Стиперу, мэру Норт-Бергена и президенту Союза музыкантов Нью-Джерси. Гарри был также помощником Джеймса Петрильо – его еще называли Мини-Цезарем. А Петрильо, в свою очередь, возглавлял Американскую федерацию музыкантов. Мы с Гарри вместе занимались политической деятельностью и по мере возможности помогали друг другу. Я сказала Гарри: «Что делать? Фрэнки хочет петь в “Рустик кэбин”, а лидер группы его недолюбливает». Я просила дать Фрэнки второй шанс и проследить, чтобы его приняли на работу.
Гарри заверил, что работа уже у Фрэнка в кармане. И сдержал обещание.
Элен Фьоре Монтефорте вспоминает: Долли так боялась, что Фрэнки не встретит в клубе теплый прием, что наприглашала на его выступление друзей и знакомых. В частности, бесплатные (оплаченные Долли Синатрой) билеты получила вся семья Элен.
– Долли не пожалела денег, чтобы обеспечить сыну комфортное первое выступление.
– Пожалуй, тогда-то для Фрэнки всё и началось, – считает Джои Д’Оразио, хобокенский приятель Синатры. – Он знал, что станет звездой. Мы все набились в «Рустик кэбин», чтобы его послушать. Фрэнки хорошо пел. Он пока не был Синатрой, о нет. Я ему сказал: «Знаешь, Фрэнки, голос у тебя что надо, только над ним еще работать и работать». Он оскорбился и говорит: «Заткнись, Джои. Чтоб я больше ни от тебя, ни от родичей твоих ни слова не слышал. Сперва научитесь по-настоящему хвалить, а уж потом рот раскрывайте. По-твоему, мне приятно, когда меня критикуют?» Таков был Фрэнки: либо вы целиком и полностью с ним, либо он вас ненавидит.
В свободное от работы время Фрэнк мотался в Нью-Йорк – ему хотелось держать руку на пульсе большого города, знать, какова там ночная жизнь. Он ходил по ночным клубам, смотрел выступления популярных артистов, учился у них. Использовал все возможности поучаствовать в радиошоу, понять, каков шоу-бизнес с изнанки. Фрэнк даже потратил часть своих кровных на уроки дикции, очень старался избавиться от акцента, который выдавал в нем уроженца Нью-Джерси.
Отношения с Нэнси Барбато продолжались. Немало часов Нэнси потратила на то, чтобы укрепить во Фрэнке веру в собственные силы.
– Ты справишься, ты всего добьешься, – внушала Нэнси своему возлюбленному.
– Откуда такая уверенность? – спрашивал Фрэнк, обнимая ее.
– Просто ты самый талантливый и самый красивый парень из всех, кого я встречала, – говорила Нэнси. Конечно, она пыталась польстить Фрэнку – но и душой не кривила, по ее собственному признанию.
– И много их у тебя было, талантливых да красивых? – спрашивал ревнивый Фрэнк.
– Всего один, – мурлыкала Нэнси.
В начале 1937 года ее родственник устроил Фрэнка на «Эн-би-си», в пятнадцатиминутную программу за семьдесят центов в неделю – большая удача для начинающего певца. Другой родственник Нэнси говорил:
– Фрэнк был готов петь на любых условиях. Не важно, где, почем и как долго. И знаете что? К двадцати одному году он уже был чертовски хорош. Великолепен. Я ему сказал: «Слышь, Фрэнки, у тебя есть голос». А он отвечает: «Конечно, есть. Я вам всем эту мысль уже несколько лет внушить пытаюсь, а до вас доходит, как до жирафов».
Одно время Фрэнк тешился идеей сменить фамилию на Трент в честь своего родственника Джона Трейди, который умер от туберкулеза в возрасте двадцати восьми лет. Этот Трейди был первым в семье артистом – играл на банджо в ансамбле и пел. Фрэнку казалось, что для карьеры полезно будет избавиться от итальянской фамилии «Синатра». Он даже заказал афиши с фамилией «Трент». Вообразите, сколько бы они сейчас стоили! Но Долли предупредила: если Фрэнк откажется от фамилии Синатра, Марти ему задницу надерет. Позднее Фрэнк признавался:
– Лучшее, чего я в жизни НЕ СДЕЛАЛ, – это фамилию не сменил.
Повитуха
Во времена детства, отрочества и юности Фрэнка его мать, в числе прочего, выполняла функции повитухи. В Хобокене да и в других городах это было обычное дело. Большинство младенцев появлялись на свет не в больницах и не под наблюдением профессиональных акушеров, а при помощи повитух-соседок, прошедших минимальную подготовку. Кроме того, Долли частенько призывали, когда требовалось прервать беременность. Будучи прагматиком, она считала, что оказывает услугу обществу. Некоторые основания так думать у Долли имелись: ведь любая итальянка-католичка, родив внебрачного ребенка, становилась парией. Во многих семьях было по семеро и больше детей – и получить незаконнорожденного внука им совершенно не улыбалось. Таким-то семьям Долли и помогала в полной уверенности, что с нежелательной беременностью можно справиться, как и с любой другой бедой. Разумеется, Долли, сама католичка, нарушала «божий закон» – по крайней мере в глазах очень многих католиков-итальянцев. С другой стороны, семья Синатра не отличалась набожностью и даже в церковь ходила крайне редко. «У меня своя религия, – говаривала Долли. – Я знаю, что делаю. Бог тоже знает, что я делаю. Если бы бог не хотел, чтобы я этим занималась, уж он бы проследил, чтоб эта мысль мне и в голову не пришла». (Кстати, число родов, которые Долли приняла, изрядно превышает число сделанных ею абортов.)
– Моя мать забеременела в тринадцать лет, – рассказывает Дебра Страделла, дочь жительницы Хобокена. – Помню, она мне говорила, что совсем растерялась. Что боялась общественного осуждения. Тогда бабушка позвала Долли Синатру и сказала: моей дочке нужна помощь, а заплатить нечем. Аборт стоил двадцать пять долларов. Долли разрешила платить в рассрочку – по три доллара каждый месяц, и обещала следить за здоровьем своей пациентки. Бабушка сама повела маму к Долли на Гарден-стрит. В подвале у Долли был оборудован абортарий. Долли вошла с черным докторским чемоданчиком, уложила маму на специальный стол, всю операцию проделала собственноручно. Заняло это минут пятнадцать. Мама эту историю часто в подробностях рассказывала, у нас аж мурашки по спинам бегали. А Долли и правда потом навещала маму раз в неделю, лекарства приносила. Конечно, она ее спасла, но всё равно, подпольные аборты делать – это гадко.
С Деброй Страделлой были согласны многие в Хобокене. Действительно, Долли занималась незаконной деятельностью.
– Преступница, вот она кто, – открытым текстом заявляет один из жителей Хобокена. – Тут и рассуждать нечего. Дело незаконное и богопротивное. Кто такую женщину хвалит – сам от нее недалеко ушел.
В 1937 году Долли попалась. После сделанного ею аборта пациентке стало плохо, ее доставили в больницу. Женщина чудом выжила. Долли арестовали, признали виновной в совершении преступления. Тяжба закончилась пятью годами условно. Долли условный срок не приструнил, она все пять лет продолжала свою деятельность в подвале собственного дома. Еще несколько раз ее арестовывали, но всегда отпускали – вероятно, играли свою роль связи в политике. Уж наверное, Долли пользовалась огромным влиянием, если столько раз ее буквально за руку ловили, а до суда дело не доходило. Сейчас хобокенцы, знавшие Долли, а также их потомки говорят о ней со смешанным чувством трепета и восхищения. Мало того что ей удавалось торговать спиртным во время «сухого закона», так она еще и подпольные аборты делала безнаказанно! Поистине не каждая женщина на такое способна.
