– Уж получше некоторых, – парировал Фрэнк.
Сам Джилли молчал. Толпа затаила дыхание.
– Знаешь что? Проваливай отсюда, – вдруг крикнул Фрэнк, злобно взглянув на жену. – Собирай свое барахло, да смотри, тряпку какую-нибудь не забудь. Чтоб через два часа тебя в номере не было. У нас с тобой всё кончено, Барбара. Всё кончено, слышишь? Кончено!
Фрэнк стоял без движения, только грудная клетка ходила ходуном да сверкали от гнева глаза.
– Черт подери! – воскликнул он, сжимая кулаки. – Начистить бы тебе вывеску. Прямо-таки руки чешутся!
Барбара не растерялась, не втянула голову в плечи.
– Руки чешутся? – Она шагнула к Фрэнку, выпрямилась. Голубые глаза сверкали холодно, как сталь. – Ну так валяй, отправь меня в нокаут. Чего ты ждешь? Ударь меня!
– А что ты сделаешь, если я тебя ударю? – спросил Фрэнк. – Богом клянусь, я могу так садануть, что ты через весь зал пролетишь.
– Что я сделаю? – эхом отозвалась Барбара. – Я уйду от тебя. Ты никогда больше меня не увидишь. Ну, давай же, Фрэнк, бей! Или кишка тонка?
Фрэнк уронил руки.
Барбара спокойно отвернулась и пошла к лифту, высоко неся голову. А Фрэнк, как ни в чем не бывало, вернулся к игре.
Барбара открыла дверь номера, собрала вещи («не забыв ни одной тряпки»), вызвала такси и улетела на личном самолете Фрэнка на ранчо «Мираж».
– Фрэнк появился через два дня, – вспоминает Билл Стейпли. – В следующие две недели в доме было как на Северном полюсе. Супруги ни словечком не обменялись. А потом Барбара упаковала вещи и покинула дом. Фрэнк сказал мне: «С моим браком покончено. Я рад, что избавился от этой бабы. Она мне на нервы действовала».
Фрэнк не сомневался: возврата к прошлому с Барбарой не будет. Они расстались, и точка. Многие считали, что Барбара вбила клин между Фрэнком и его семьей; всё это подспудно действовало на Фрэнка, потому он и пил, и играл, и скандалил. Действительно, он был вспыльчив, раздражителен, иррационален – но разве можно усмотреть в его поведении что-то принципиально новое? На сообщение о разрыве с Барбарой дочери Фрэнка отреагировали соболезнованиями, хотя на самом деле были крайне довольны. Тина, например, утверждала:
– Я веселилась не меньше, чем какой-нибудь жевун, увидевший, как на Злую Ведьму падает дом.
[15]
Итак, Фрэнк в своей горячности решил развестись. Увы, годы брали свое. Раньше он, не задумываясь, оборвал бы любые отношения. Так было со всеми его женщинами, кроме Авы. Тогда, действительно серьезно влюбленный, Фрэнк долго тянул с официальным разводом. Другие вроде Бетти Бэколл и Миа Фэрроу мигом получали ощутимый пинок. Теперь Фрэнку исполнилось семьдесят, и к нему уже начал подкрадываться страх одиночества. Конечно, утешением в старости оставались дочери, но между ними и Фрэнком в последние годы было столько конфликтов, непонимания, недомолвок, что на налаживание отношений требовалось время. Вдобавок Фрэнк смертельно обидел свою первую жену и больше не мог рассчитывать на ее безоговорочную поддержку. Если еще и Барбара уйдет, кто же с ним останется?
К страху одиночества примешивался страх расстаться с изрядной долей имущества. В отличие от Миа Барбара уж точно потребует алиментов.
А Барбара тем временем озадачила Артура Кроули, поверенного по бракоразводным делам. Не прошло и недели после скандала в Лас-Вегасе, как были готовы все документы. О нет, Барбара не растворится в пространстве, как сделала кроткая Миа. Барбара затаскает по судам и отсудит-таки себе деньжат! Понимая всё это, Фрэнк тем не менее велел Мики Рудину готовить бумаги на развод.
Следует назвать один крайне важный в этом деле фактор. Фрэнк действительно любил Барбару. По-своему, конечно – но любил. Его чувства не остыли с годами, он не мыслил жизни без Барбары. И вот Фрэнк обратился за советом к отцу Руни. Том Руни сразу сказал: в его глазах, да и в глазах Церкви, брак – это священный союз. Фрэнк ведь венчался с Барбарой, притом дважды! Значит, нужно бороться за сохранение брака. Это нелегко, но стоит усилий.
К тому времени как Барбара вернулась в Штаты (примерно через месяц), Фрэнк успел одуматься. Теперь он хотел помириться с женой. Однако Барбара не собиралась давать ему прощение – по крайней мере до тех пор, пока Фрэнк о прощении не попросит. В этом-то и состояла загвоздка. От Фрэнка можно было добиться денег и подарков, но чтобы он прощения просил – нет уж, увольте.
Были времена, когда слово «прости» слишком часто слетало с его уст. Фрэнк извинялся перед Авой – но только перед ней. Следующие его женщины такой чести не удостаивались.
– Он признавался: надоело извиняться, после Авы никто от меня это слово не услышит, – вспоминает Джои Д’Оразио. – И правда, он не просил прощения. По крайней мере мне об этом неизвестно.
– Фрэнк Синатра никогда ни у кого не просил прощения, – подтверждает и Барбара. – Даже у меня. Говорил: «Есть две вещи, которых я не делаю ни при каких обстоятельствах. Я, во-первых, не зеваю в присутствии любимой женщины, а во-вторых, не извиняюсь перед ней». Особенно дорожил он вторым правилом. Извиниться – значит признать, что был не прав. Однако я дала понять: останусь только в том случае, если услышу: «Прости, Барбара».
– Прощение и примирение – важнейшие главы в Святом Писании, – убеждал Фрэнка отец Руни. Душеспасительная беседа происходила в доме Фрэнка, присутствовали многие из его друзей. – Когда вам говорят «Прощаю», это значит, что вы можете и сами себя простить, и жить дальше. Ничего нет зазорного в том, чтобы просить прощение.
Фрэнк считал иначе. Казалось, не было способов переубедить его.
– После многочисленных наставлений Фрэнк, наконец, выдавил: «Я не хотел тебя обидеть», – вспоминает Барбара. – Извинение получилось половинчатое, но на другое и рассчитывать не стоило.
– Я идиот, – констатировал Фрэнк. – Порой поступаю по-идиотски. Я такой с рождения, и тебе это давно известно, Барбара.
Потом он нежно поцеловал Барбару, полностью восстановив мир в семье.
Удручен своей биографией в исполнении Китти Келли
В декабре 1985 года Синатре исполнилось семьдесят. Вот как написал об этом событии Боб Грин, колумнист газеты «Чикаго трибьюн»:
«Семидесятилетний юбилей Фрэнка Синатры, который мы празднуем на этой неделе, очень многих заставил остановиться и задуматься. Фрэнку Синатре – семьдесят. Поистине, серьезная дата. Если семьдесят стукнуло Синатре, то что тогда случилось с нами?»
Действительно, казалось, раз старел Синатра, раз он осознавал свою бренность на этой земле, то задуматься о бренности тем более стоило его поклонникам. Слишком долго Фрэнк органично входил в жизнь многих американцев – поэтому так тяжело и даже больно было видеть его дряхлеющим. Дряхлость знаменитого певца лишний раз напоминала: все люди тленны.
