Многим казалось, что Фрэнк Синатра не выкарабкается; особо досужие репортеры уже и некрологи состряпали и только ждали официального объявления о смерти. Но Фрэнк выкарабкался. В тот же день, когда его выписали из больницы, он, вернувшись домой, выкурил сигарету и с наслаждением, смакуя каждый глоток, выпил стакан любимого виски «Джек Дэниэлс».
Всю жизнь он руководствовался принципом «всё или ничего». Похоже, принцип обернулся другой стороной – вслед за инфарктом на Фрэнка навалились самые тяжелые недуги. Рак. Мочекаменная болезнь, сопровождавшаяся ужасными болями. Мини-инсульты. И даже зачатки старческого слабоумия.
Фрэнк хранил информацию о своем здоровье в строжайшей тайне. Хотел, чтобы его помнили молодым и полным сил, а не дряхлым и несчастным. Жизнь его можно с полным правом назвать уникальной, но смерть надвигалась самая банальная, безобразная – как у большинства людей.
– Хочешь не хочешь, а жизнь надо любить, – говаривал Фрэнк. – Хотя бы потому, что смерть – тот еще геморрой.
Теперь эти слова стали особенно актуальными.
Фрэнка часто забирали в больницу, причем каждый раз шли тщательные приготовления, имевшие целью скрыть от папарацци истинное состояние Синатры. И следила за этими приготовлениями Барбара. Синатру выносили, завешенного простынями, а окна кареты «Скорой помощи» тщательно заклеивались фольгой. По распоряжению Фрэнка Барбара просила не включать сирену; «Скорая помощь» стояла на светофоре, как обычные автомобили, теряя драгоценное время. В больнице Фрэнка анонимности ради регистрировали либо под именем «Чарли Нит» [ «Чарли Здоровый»], либо под именем «Альберт Фрэнсис».
– Фрэнк боролся за свою жизнь, – вспоминала Барбара. – А я боролась за его честь.
Следующие полтора года сами Синатры называли затишьем или перемирием. Тина, Нэнси и Фрэнки проводили в доме отца больше времени, чем когда бы то ни было. Барбара встречала их с распростертыми объятиями. Конечно, семейные проблемы никуда не делись, просто поднимать их всем казалось неуместным. Каждый хотел по максимуму использовать отпущенное судьбой время.
Врачи прогнозировали Фрэнку еще пару лет жизни. Семья воспрянула, услышав эту цифру. В то же время все понимали: быть может, завтра они проснутся – а Фрэнка уже не будет в живых. Обещать что-либо наверняка в таких случаях бессмысленно. Оставалось только держаться вместе, по возможности скрашивать существование Фрэнка и накапливать добрые воспоминания.
Двенадцатого декабря 1996 года Фрэнк отметил свой восемьдесят первый день рождения в кругу семьи. На сей раз обошлось без конфликтов по поводу «программы праздника».
Через месяц, в январе 1997 года, Синатра снова попал в больницу с зашкаливающим кровяным давлением и аритмией. И снова выкарабкался. Однако последствия были еще тяжелее; вся семья со дня на день ждала худшего.
В конце апреля Конгресс принял решение наградить Фрэнка Синатру Золотой медалью. Спонсором выступил нью-йоркский представитель демократов Хосе Серрано, инициировал голосование сенатор от республиканцев Альфонс Д’Амато. Серрано впервые услышал пение Фрэнка, еще будучи двухлетним малышом и живя в Пуэрто-Рико. Расскажем немного о Золотой медали Конгресса США. Одна из старейших государственных наград (она предшествует даже конституции!), Золотая медаль была учреждена для Джорджа Вашингтона в 1776 году. До Фрэнка ее получили триста двадцать выдающихся деятелей, в том числе поэт Роберт Фрост, артист Боб Хоуп, изобретатель Томас Эдисон, «король вестерна» Джон Уэйн, писатель Луис Ламур, военачальник Норман Шварцкопф, госсекретарь Колин Пауэлл.
– Это было не просто признание страной папиных заслуг, – говорит Нэнси-младшая. – Правительство словно бы сказало: «Фрэнк, мы знаем правду, и мы тебя любим».
Время для награды было выбрано удачно – в США остро ощущалась ностальгия по уходящей эпохе Фрэнка Синатры.
Правда, оставался открытым вопрос о том, сможет ли Фрэнк лично получить высокую награду из рук президента Билла Клинтона. Всё лето 1997 года Фрэнк чувствовал себя прескверно.
– Папа всё бы отдал, лишь бы помолодеть лет на двадцать, – вспоминает Нэнси. – Хотя то же самое можно сказать и обо мне, да и, наверное, о каждом человеке. Не знаю, продал ли бы папа душу дьяволу, появись у него такая возможность, но он бы этот вариант точно рассмотрел. Ему действительно было очень плохо.
Здоровье не позволило Фрэнку лично получить медаль.
Двадцать седьмого ноября, в День благодарения, за ужином собрались близкие Фрэнка – Барбара; Нэнси-старшая; Нэнси-младшая и ее дочери, Аманда и Эй-Джи (сокращение от двойного имени Анджела Дженнифер); Тина; Фрэнки и Бобби Маркс. Словом, всё было так, как должно быть в дружной семье. Эти люди прошли через взаимную неприязнь и сплотились ради больного и старого Синатры. И вот он сам появился за столом – в инвалидной коляске, с ярким пледом на коленях. Как странно было видеть его таким!.. Медсестра подкатила коляску к столу, зафиксировала колеса.
– Всем привет, – сказал Фрэнк, окидывая взглядом родных.
Никогда еще не казался он таким слабым и жалким, таким измученным несколькими годами тяжелых болезней. И всё же знаменитые голубые глаза смотрели почти по-прежнему, загорались любовью, когда взгляд падал на дорогих людей. Нэнси-старшая сияла, ловя эти взгляды. Сколько она пережила с Фрэнком – и без Фрэнка, но в надежде снова его обрести! Было и хорошее, и плохое – не было лишь того, что стоило бы забыть. Нэнси, определенно очень сильная женщина, выстояла, и теперь, в восемьдесят лет, казалась спокойной и довольной. Преклонный возраст почти не отразился на ее внешности, она не нажила старческих болезней, была подвижна, активна, сохраняла здравый рассудок.
Фрэнк-младший поднялся и объявил:
– У меня есть тост. Давайте выпьем за папу. Папа, мы все тебя очень любим. Хотя ты, наверное, уже и сам догадался.
– Я тоже вас очень люблю, – произнес Фрэнк, слабо улыбнувшись. – Всех вместе и каждого в отдельности.
Он поднял бокал с вином, и всем бросилось в глаза, как трясется его рука.
Зазвенели бокалы, засветились улыбки. Момент был незабываемый. По сути, от прежнего Фрэнка Синатры ничего не осталось. Однако близкие радовались и тому, что было.
Фрэнк лишь пригубил вино, посмаковал во рту. Поставил бокал на стол.
– Итальянское. Барбера. Хорошее, доброе вино, – похвалил он, кивнув в подтверждение своих слов.
Финал
Всё произошло очень быстро. Четырнадцатого мая 1998 года Фрэнк был помещен в больницу «Синайские кедры», где почти сразу умер. Лечащий врач, Рекс Кеннамер, позвонил Тине домой в двенадцатом часу ночи и сказал только три слова: «Мы его потеряли». Три слова, изменившие абсолютно всё для семьи и очень многое изменившие для мира. У Тины были к врачу вопросы, но она не стала задавать их по телефону. Она быстро оделась, села в машину и помчалась в «Синайские кедры», позвонив Нэнси и прихватив ее по дороге. Заплаканные сестры Синатра нашли отца уже на каталке, с закрытыми глазами и сложенными на груди руками. Барбара, окаменевшая от горя, сидела в уголке.
